Юра не стал спорить и взял бутерброд с икрой. Его не покидало ощущение, что фортуна, которая все это утро упорно показывала ему спину (и пятую точку), наконец-то начала разворачиваться в его сторону.
— Может, выпьем вместе, а? — предложил Казачинский с улыбкой, облокотившись на стойку. — Кофе, само собой.
— Ну, кофе, конечно, можно, — многозначительно протянула королева буфета, особым образом подчеркнув слово «кофе», и достала из-под стойки темную бутыль с криво приклеенной этикеткой «Квас». Кофе, очевидно, названный квасом в целях конспирации, полился в чашки. Юра и буфетчица весьма двусмысленно поглядели друг на друга, слегка чокнулись кофейными чашками и выпили. Буфетчица закусила кремовым пирожным, Юра взял себе бутерброд, на сей раз — с осетриной.
— А ты, значит, тут из-за Пыжовой, да? — спросила буфетчица.
Казачинский не стал протестовать против сокращения дистанции и фамильярного «ты». Женщина, которая тебя кормит и, между прочим, поит, имеет на такое обращение полное право.
— Из-за нее, — подтвердил, блестя глазами. — Кстати, меня Юрой зовут.
— А я Клава.
— Предлагаю выпить за знакомство… еще по чашечке кофе, — быстро закончил Казачинский. — Пока меня начальство живьем не съело…
— За что?
— Да послали меня выяснить насчет Пыжовой, что да как. С кем только я не говорил, и все без толку.
— Да, они тут такие, — заметила буфетчица, наливая сорокаградусный то ли «кофе», то ли «квас». — А что тебе про Пыжову надо знать?
— Ну… Прежде всего каким человеком она была.
— Она-то? — Буфетчица взяла свою чашечку и холодно усмехнулась. — Сука.
— Да? — неопределенно протянул Казачинский, гадая, что последует за этим сногсшибательным признанием.
— Конечно. На собраниях речи толкала и про международное положение могла все, что хошь, объяснить, а сама у иностранцев вещи клянчила и потом их продавала. Духи, одежду, вот это все. Ну и дарили ей, конечно, много. За разные услуги.
— Какие именно услуги?
— Ну, уж не за то, как переводила. Говорили, спит она со всеми, к кому ее прикрепляли.
— Постой, — пробурчал Юра, что-то соображая. — Так она же группы сопровождала…
— Не-не, ее обычно прикрепляли к важным гостям. Для групп другие переводчики есть, попроще. Конечно, совсем важных туристов ей не доверяли — Ромена Роллана, к примеру. Но вот каких-нибудь коммунистов приезжих или журналистов — запросто.
Голова у Юры уже шла кругом.
— А про семью что-нибудь знаешь?
— Знаю, — с готовностью ответила Клава. — Мать у нее и два брата, все до сих пор в деревне живут.
— В деревне? — Юра изумился.
— Ага, Бисерово называется.
— Это рядом с Москвой?
— Ну, не совсем рядом, но добраться можно.
— Погоди, но если она из деревни, как же она английский выучила и вообще…
— А она очень хитрая была. Все впитывала. Мужик у нее был, решил ее образованием заняться. У тебя, говорит, талант к языкам. С французским и немецким сейчас много кого, а вот с английским — мало. Учи английский. Ну, она и стала учить. Потом он ее сюда, в «Интурист», пристроил. А потом его замели. По пятьдесят восьмой. Она против него показания давала и вообще от него отреклась. Некоторые думали, ее тоже того, заметут за компанию. Но не замели и даже с работы не погнали.
— А как к ней тут относились?
— Бабы? Терпеть не могли. Мужики получше, это да. Интересовались. — Клава нахмурилась. — Слушай, только давай договоримся: я тебе это рассказываю вроде как под большим секретом. Никаких бумажек или, как там у вас принято, я подписывать не буду, ясно? Мне неприятности на работе не нужны. Тут все стукачи, но им не понравится, если про них тоже начнут всякое рассказывать…
— Клава, ты золотая женщина, — серьезно ответил Казачинский. — Какие неприятности? Я вообще тут кофе пью, и говорим мы… о погоде.
— О погоде? Ну ладно. — Клава улыбнулась, и на щеках ее вспыхнули такие обольстительные ямочки, что Юра на несколько мгновений напрочь утратил дар речи. — Еще о погоде рассказать? Про дождик, про облачность, про снежок? Давай, спрашивай, пока никто не пришел.
— У Пыжовой был кто-нибудь?
— В смысле, постоянный? Был, конечно. Орехов… нет, Орешников. Он в ВОКСе работает.
— Это Всесоюзное общество культурных связей? — сообразил Казачинский.
— Оно.
— Какие у них были отношения?
— Ну, какие, какие… Он пожиже, чем ее бывший, конечно. Она его при себе держала — Орешникова, в смысле, — потому что никто получше не подворачивался.