Сентябрь растаял как дым. От Британской Колумбии до самой границы Рая осень окрасила землю всеми оттенками жёлтого, и только в Раю, пришедший на смену октябрь, так и не внёс значительных перемен в облик застывших в июле деревьев; листва не падала вниз, цветы и трава - всё оставалось нетронутым.
Менялись лишь доноры: ямайцы, малайцы, китайцы, арабы.... Долго в Раю никто не задерживался. Иван это знал, потому что много гулял и видел, как изменяют пространство люди: разноязыкие приливы сменялись отливами, смывая суетный гам с тихих, стерильных улиц.
Как-то возвращаясь с Джоном с очередного обследования (время от времени проводимого компанией в целях проверки уровня силы), они наткнулись на группу ямайцев с разноцветными дредами, ждущих своей отправки обратно на родину. Любезный Джон, как всегда, о чём-то болтая, случайно, заметил:
- Ямайцы хорошие спринтеры. На долго их не хватает. Ломаются после первого раза.
- А я? - мгновенно спросил Иван.
По глупому виду куратора, юноша понял, что тот ляпнул лишнего. Смутившись, Джон что-то промямлил в ответ и попытался увести Ивана от неправильных мыслей, переведя разговор на деревья с вечнозелёной листвой.
Но, было поздно. Мысль, брошенная не слишком умной рукой на сверхблагодатную почву: «Может я избранный?» - стала тревожить Ивана. Он плохо спал и сбросил в весе. «Куколка» ёжилась в нём, кряхтела и однажды, после бессонной ночи, пройдя сквозь узкую щель пылающего «Я», выползла в мир, большим, уродливым тараканом: «Если я избранный, я должен стоить дороже».
Утром, встретившись с Джоном, Иван узнал ещё одну горькую правду: «тараканов» в Раю не любили.
- И думать забудьте. Вы, конечно, не стандартный экземпляр, ваше аполло... очень сильно, но поверьте мне, если вы хотя бы заикнётесь об изменении контракта, в тот же день вас отправят обратно в Россию, ни с чем.
Больше странные мысли Ивану не досаждали.
Осенний, жертвенный огонь, пылающий за колючим забором, на воле, чуть слышно гас и вместе с ним догорал интерес Ивана к райскому месту; юноша понял, - Рай себя исчерпал. Всё, что можно было узнать или увидеть, он видел и знал, и знакомые мысли: «А не пойти ли развлечься,» - нетрезвой гурьбой, зашли к нему в душу.
Неполных пятнадцать тысяч долларов, совершенно без дела, лежали в маленьком сейфе, внутри прикроватной тумбочки. В десятке правил, полученных им от Джона, после: «Ни при каких обстоятельствах не бить куратора, - стояло: - У нас не воруют». Нарушение правил строго каралось.
В далёкой России он жил в единственном времени: настоящем, - здесь и сейчас, не помня о прошлом и не парясь о будущем. Деньги, которые он зарабатывал, гоняя мяч, мгновенно тратились на могущественное «хочу», сомнительных друзей и девиц-однодневок без стыда и обязанностей. Его решение откладывать деньги для чего-то более важного чем сиюминутная радость от купленного, выпитого, съеденного, с каждым днём, отдалялось от него, как призрак богача, горящего в пламени открывшейся истины, осуждённого видеть, как родная кровь идёт по его стопам.[12]
«Эх, слетать бы на денёк в Москву, - думал Иван, любуясь стодолларовыми «бумажками», - увидеть бульдожью рожу Михалыча, который, на все его просьбы простить и вернуть в команду, лишь зло отмахнулся: «Ты слишком много думаешь о себе. Таких как ты, у меня, - пол России,» - подъехать к нему на чёрной «Bugatti» и в лоб так сказать: «Может быть, ты и хороший мужик, Михалыч, но, дура-а-ак».
Иван вздохнул. Не было рядом друзей, которые разделили бы с ним переполнявшую его гордость; выгнанный не за что из любимой команды, дошедший до ручки, всеми оставленный, пропащий человек без права на будущее, смог вырваться из нищеты, вновь обрести себя, он..., он... был один одинешенек.
Новые американские деньги он бережно положил обратно, решив, что ещё успеет потратить кровные гроши. Подумав немного, он всё же достал американскую сотку, «на всякий случай».
Городок Траптаун, построенный специально для обслуживающих Рай людей, плавно вытекал из лона Райского места единственной дорогой, прямой и гладкой как дорога в ад. От стены до первого дома было ровно тысячу шестьсот шестьдесят метров, которые с лёгкостью преодолевались двумя различными способами: древним как сам человек — ногами, и менее полезным, но более привычным для современного homo piger,[13] предпочитающего медленно умирать от ожирения — гольф-каром. Иван выбрал первый. Сменив халявные райские шорты на дармовые джинсы и тёплую куртку (в Траптауне было прохладно), впервые с тех пор, как с ним распрощался Сергеев, он вышел за Райскую зону.