- Это метафора, Джон….
- Значит ли это, что он не поправится? – задал вопрос куратор и сам же на него и ответил. – Походу что, да. Мистер Славик всё время твердит о говорящем медведе и молнии; видать крепко ему досталось в горах. Вы верите в говорящего медведя? Я – как-то не очень. Хотя с другой стороны….
Иван решил, что будет правильней не развивать тему говорящих животных и вернул мысли Джона к судьбе безумного Гамлета.
- И что теперь будет с ним?
- С кем? С мистером Славиком? Его отправят на нижний этаж. Там ему сотрут воспоминания, начиная с того момента, как он узнал о нашей компании и без лишнего шума переправят на родину.
- А меня он тоже забудет?
- Конечно. Вы ведь наша история.
Иван вздохнул; без сожаления или тайного счастья, просто вздохнул, задумавшись о превратностях жизни. Казалось бы, свой стал врагом, чужой – был ему другом. «Вы готовы любить весь мир, но не готовы любить друг друга,» - вспомнил он обидную правду индийца. А вслух произнёс:
- Надеюсь, ему помогут.
Репрессий, как ожидал Иван, не последовало. Толи Соломон устал гоняться за ним, толи утешился мыслью о том, что Башня, вскоре, сама добьёт «нежелающего сдаваться русского».
Жизнь возвращалась в мутное русло, как возвращалась всегда после внезапных, бурных разливов. «Осталось четыре года, - думал Иван. – Авось, не помру». Мысль, что Башня тоже теряет силы, вдохновляла его. «Мы только с виду лохи, а как куснёшь, тут же подавишься русской костью».
Каждый день, с новой молитвой, он творил из хлебного мякиша вечный символ всепобеждающей Жизни и клал его под язык и вскоре, крест и молитва превратились в единое целое как солнце и свет - предтеча его.
Он быстро старел, но не душой. Тело – как глина в печи, умирая, сохраняло в себе жар почти пробуждённого колокола. Он ждал и надеялся.
И время пришло. Август две тысячи пятьдесят четвёртого года вошёл в его жизнь единственной мыслью: «Последний сеанс и я – свободен!» Передвигаясь по комнате на нетвёрдых ногах, Иван улыбался. Улыбка не сходила с его лица с последней их встречи в начале июля, когда Соломон, после долгого невмешательства в жизнь «упрямого русского», неожиданно пригласил его в офис.
Последнее время они встречались только во время сеанса, как два безразличных друг к другу субъекта, отдал – получил; приглашение к разговору Иван посчитал за победу, пусть мизерную, но свою.
Офис мистера Ли был чёрен как зад Сатаны; даже «умная плазма» на чёрной стене смотрелась ослепшим Циклопом. От неизменных двух чёрных кресел, стоявших друг против друга, помимо запаха кожи, исходил отчётливый смрад человеческой злобы. «В чёрной, пречёрной комнате, на чёрном пречёрном столе, стоял чёрный гроб,» - страшилка из детства вошла в память Ивана улыбкой необъяснимого счастья. Соломон отреагировал быстро и резко:
- Чему вы улыбаетесь, мистер Азизи?
- Так, вспомнил кое о чём. Вы ведь не против?
- Чего?
- Памяти. Кто я, откуда?
Колдун не ответил. С ног до головы одетый в чёрное, он казался вещью из нового интерьера и только бледное лицо и белые, будто высеченные из мрамора руки, указывали на его принадлежность к человеческому роду. Соединив кончики пальцев обеих рук, он уставился на Ивана, пытаясь отыскать на измождённом лице «никак не желавшего умирать надоевшего донора» ответ на вопрос, терзавший его эти годы. Иван терпеливо ждал; облекшись в смирение, он наслаждался покоем.
- Как? – выдавил из себя колдун мучившую его занозу. – Как вы смогли продержаться так долго?
- Вы не поверите.
- Это почему же?
- Потому, что в вашем мире нет ни бога, ни дьявола, есть лишь свобода выбора между энергиями, - процитировал Иван слова колдуна, - а без веры….
- Давно ли вы стали верующим? – резко перебил его мистер Ли. - При первой нашей встрече вы не показались мне набожным идиотом.
- Вы правы, но только в одном: я был идиотом.
- Когда вы успели прозреть?
- Не сразу, и… мне помогли.
Соломон заёрзал от нетерпения.
- Кто? Кто вам помог? – спросил он тоном следователя, желающего немедленно изобличить преступника.
- Аша оставил мне Пушкина….
- Кого?
- Пушкина, Александра Сергеевича - гениального русского поэта.
- Это что, ту книжку, которую я пропустил?
- Ага, - улыбнулся Иван.
Колдун нахмурился; взгляд исподлобья, коим наградил он Ивана, был удивлённым и вызывающе насмешливым одновременно. Он смотрел на донора как смотрел бы на амёбу под микроскопом, решившую напоследок показать ему непристойный жест.