— Дам читать еще Тихонову и Либединскому, и решим судьбу повести в «Звезде», — сказал Михаил Леонидович.
Но мне почему-то стало страшно — в «Звезде» ведь еще были Алексей Толстой, Константин Федин и другие члены редколлегии. Как они посмотрят на повесть?.. Правда, какие-то надежды я возлагал на ответственного редактора журнала Анатолия Горелова, который вот уже третий год подряд печатал мои рассказы в другом редактируемом им же журнале — в «Резце».
«Братья» были напечатаны в № 9 «Звезды» за 1936 год. Сейчас я в этой повести вижу много недостатков, как и в других своих довоенных вещах, но для своего времени она, наверное, была чем-то интересна. Как интересны были произведения и сотен других писателей. А ведь среди них были книги и с очень громкими названиями, книги, которыми зачитывались.
Время вносит существенные коррективы в наше представление о литературе. Испытание временем выдерживает одна из тысячи книг!..
Только ли ко мне благоволил Слонимский? Конечно, нет. Подопечных у него было много. Он любил помогать! Он считал, что, только печатаясь, молодой писатель может быстро расти творчески.
Я мог бы привести фамилии десятка ныне здравствующих ленинградских писателей, которым Михаил Леонидович серьезно помог в их становлении, в редактуре их книг, в создании благожелательной нравственной атмосферы вокруг их имени в издательствах, в писательской организации. Стали бы они писателями без Слонимского? Наверное. Но прошли бы более длительный и тернистый путь. Это в равной мере относится и ко мне.
«Крестьянская правда» отнимала у меня много времени. Уже редко я теперь встречался со своими друзьями «резцовцами», еще реже бывал на различных литературных вечерах. Это, конечно, меня сильно удручало. Но отрыв от литературной среды компенсировался открывшимся для меня необъятным миром сельской жизни, фольклора, старины и даже экзотики, — чем не экзотика найденные мной несколько колхозных деревень, населенные исключительно ревнителями старой веры? О староверах ведь у меня повесть «Братья»!
Однажды, когда я вернулся в Ленинград из очередной командировки, меня вызвали на заседание правления писательской организации.
От товарищей своих, принятых кандидатами в члены Союза писателей, я уже знал, что при приеме ничего страшного не происходит. Особенно бояться мне, конечно, не следовало. К тому же у меня уже был кое-какой литературный багаж: напечатаны рассказы и повесть, а недавно я сел и за первый роман; правда, работал я над ним между делом, урывками.
Любопытна история этого романа.
Писать его я, вообще-то, не думал. Хотя я и занимался в основном сельскими делами, но в последние месяцы все чаще и чаще возвращался мыслями к заводу, где недавно работал и к которому еще крепко был привязан. Меня волновали история завода, производственные и моральные проблемы, биографии многих замечательных людей из старой гвардии, ветеранов.
Надоумили меня писать роман Борис Лавренев, а потом и Борис Корнилов с сотрудником вечерней «Красной газеты» Зеликом Штейнманом.
Как сейчас вижу молодых Корнилова и Штейнмана, За неимением тихого уголочка в тесном тогдашнем помещении «Звезды», они ведут меня в бильярдную, где обычно жизнь начинается после шести вечера. Сейчас здесь — никого. Корнилов садится на подоконник, вертит на коленях иллюстрированную детскую книжку с крупными иероглифами на обложке. Это — его сказка, изданная в Японии. Он счастлив, улыбается, показывает нам ярко раскрашенные картинки.
Штейнман приступает к делу. Он говорит, что вот они с Корниловым прочли мою повесть «Братья» и очень огорчились тем, что повесть такая маленькая, многое в ней скомкано, а материал интереснейший, на эту тему можно бы написать солидный роман.
— Зелик абсолютно прав! — говорит Корнилов. — Сколько листов в повести?
— Чуть больше полутора, — отвечаю я, — сорок страниц на машинке.
— Чудак! — смеется Корнилов. — Другой бы растянул эту повесть на сорок авторских листов! И читали бы! Кто в наше время пишет о староверах?.. Никакой конкуренции!
— У меня и на самом деле собран материал на целый роман. В повесть вошла только небольшая часть, — хвалюсь я.
— Ну вот и надо засесть за роман, показать, как живут староверы в колхозах, что они там поделывают. Не молятся же они целый день? — говорит Корнилов.
— Нет, грешно, грешно, — волнуясь, поддерживает его Штейнман, — собрать такой интересный материал и написать повесть на сорок машинописных страниц!
— То же самое мне говорил и Борис Андреевич, — не без гордости сообщаю я.