— Да нет!.. Весельщик от слова «весло», так в низовье Волги называют гребцов. — И снова посуровел: — Был и бродягой…
— Да ну!.. На тебя не похоже, Саша!
— Всякое было в моей жизни. — И он махнул рукой. — Пропал бы, как и тысячи других, но писать начал рано, с мальчишеских лет. Читал много. Это и спасло меня… Литература и советская власть…
И жизнь его стала разматываться передо мной…
Двадцатилетним комсомольцем, закончив школу, у себя на родине, в слободе Николаевской, редактировал уездные газеты «Красное Поволжье» и «Коммунист». С 1920 года работал в Царицыне, заведовал Губгосиздатом, Центропечатью, редактировал журналы «Советское строительство» и «Пламя».
— Кстати, в Царицыне вышла и моя первая книга. Но это были стихи. Удивлен?
— Не представляю тебя в роли поэта!
— Представь, это очень скоро понял и я — и перешел на прозу! — Черненко раскатисто рассмеялся.
— Когда же вышла первая книга прозы?
— Первая, «Расстрелянные годы», вышла в тридцатом году, но до этого еще было далеко. Начинал я с небольших рассказов. Несколько рассказов о голоде в Поволжье напечатал даже в «Правде»… Из Царицына переехал в Новгород — признаюсь, тянуло в Питер, думал поучиться там, но вот предложили организовать в Новгороде журнал «Литье», и я поехал. Прожил на берегу озера Ильмень около трех лет, там же, кстати, кроме журнала секретарствовал в губернской газете «Звезда». В этой же роли потом я несколько лет проработал в «Резце», когда в тридцатом году наконец-то переехал в Ленинград.
— Да, выходит, ты старый газетный и журнальный волк?
— Да еще какой — волчище! — И он рассмеялся своим заразительным смехом.
В другой раз, помнится, продолжая начатый разговор о творчестве (Черненко тогда что-то не работалось, да и быт его послевоенный не очень к тому располагал: жил он стесненно, в маленькой, неудобной квартире, нуждался материально), Александр Иванович вдруг спросил:
— Как ты советуешь: писать мне вторую книгу «Расстрелянных годов» или же засесть за совершенно новую книгу, взяться за современную тему?
— Я за новую книгу, Саша! — твердо ответил я. — Работать сейчас над второй книгой тебе будет трудно. Перерыв большой, все надо будет начать заново!
— Да, срок прошел большой, целых двадцать лет, — горестно проговорил он. — Новую будет легче писать, и я так считаю… — Он вытащил из ящика письменного стола потрепанную, но, видимо, заветную папку. Там у него хранились документы, кой-какая переписка, выцветшие фотографии. Он извлек несколько рукописных страничек. — А ведь, знаешь, Георгус, «Расстрелянные годы» читал Горький!
— У тебя письмо Горького?
— Да, Горького… Когда я писал эту повесть, то меня в работе очень увлекал сам образ Горького… Писатель нового типа, борец за народное счастье, а не только талантливый художник… Ну, потом Горький мне близок был как волжанин… Мальчишкой плавал по Волге, был мойщиком посуды на пароходе, рыбачил и в ловецкой ватаге… Читал его «Мальву»?.. Не послать такому близкому мне духовно человеку свою первую повесть я не мог… И он ответил мне из Сорренто, слушай: «Книжка у Вас — неплохая…» В письме Алексей Максимович приводит много примеров словесной шелухи, всяких погрешностей, это тебе неинтересно… Но вот советует: «Вы посмотрите книжку повнимательней. Она от этого лучше будет, крепче…»
— Ну и как, послушался его совета?
— В свое время я дорабатывал повесть, а вот недавно перечитал ее и вижу, что не все сделал, как рекомендовал Горький, надо бы повесть еще разок основательно подредактировать… Так же надо бы поступить с «Моряной»… Жаль, что об этих двух повестях мне не удалось обстоятельно поговорить с Алексеем Максимовичем…
— А приходилось встречаться с Горьким?
— Да, летом 1935 года… У него тогда гостил Ромен Роллан… Писателей набилось много на встрече с ними… Мне только и удалось парой слов перекинуться с Горьким, он велел договориться с его секретарем, когда мне прийти… Но вскоре Горького не стало…
Помолчали. Черненко спрятал папку в ящик стола.
— Да, жаль, что встретиться с Горьким тебе больше не удалось, — сказал я. — Но во всех случаях, будешь ли ты писать новую книгу о людях Поволжья или продолжать старые, тебе надо ехать в Астрахань! Там жили и живут твои герои!
— Тогда едем вместе, Георгус. Одному неохота!
— Хорошо, едем. И мне надо там собрать материал для «Грозного года», встретиться с участниками гражданской войны, поработать в архиве.
Но ни в 1948-м, ни в 1949 году мне не удалось выполнить свое обещание. Черненко ездил один. Наша совместная поездка состоялась только осенью 1950 года. Черненко приурочил ее к выходу нового издания «Моряны» в астраханском издательстве.