Вскоре Рождественский заболел, заболела и его жена Ирина Павловна, и мы некоторое время с ним не виделись.
Но вот летом 1977 года мы с Всеволодом Александровичем около двух месяцев прожили на одной даче в Тарховке. Он находился в отпуске после болезни.
Он сильно исхудал, трудно передвигался, опираясь на палку. Чтобы не утомлять его разговорами, я обычно пробегал мимо его окна. Всеволод Александрович стал быстро поправляться. А вскоре уже выглядел совсем хорошо, был оживлен, повеселели глаза. Иногда он раза два на дню появлялся в саду, садился в коляску, специально заказанную для поездок на прогулки, и читал.
В эти часы отдыха мы с ним успевали наговориться обо всем на свете. У Всеволода Александровича были большие творческие планы, он надеялся здесь многое сделать. Я попросил его написать стихотворение об Октябрьской революции, которым «Звезда» откроет подборку стихов ленинградских поэтов в № 11 журнала. Договорился я с ним еще о том, что из написанного за лето он отберет часть для новогоднего номера «Звезды».
И однажды — Всеволод Александрович исчез: не появлялся в саду, не выезжал на прогулку. Он начал работать!..
Проходя мимо его окна, я видел поэта и утром, и вечером, низко склонившимся над столом. Я радовался, узнавая фронтового Рождественского! Работал он вдохновенно, я бы сказал — с яростью! Одно меня беспокоило: много курит. Папиросный дымок все время тонкой струйкой змеился из его форточки.
Мне приятно было соседство Всеволода Александровича. Мы подружились с его дочерью Татьяной, которая заботливо ухаживала за ним, с ее мужем Александром Владимировичем, с их сыном Николенькой. Внук был любимцем всех многочисленных обитателей дома. Часто к Рождественскому приезжали дочери Милена и Наташа. Прибывали они с семьями, и тогда шумно и весело становилось на даче всем, в том числе и нам, обитателям второго этажа…
Двадцать шестого августа у Рождественских был день рождения дочерей Татьяны и Милены, двойняшек. Об этом я узнал в восемь вечера, когда именинницы поднялись к нам наверх и пригласили в гости. Моих никого не было на даче, и пришлось идти одному…
На веранде — накрытый стол, гости, приехавшие из Ленинграда.
Садимся, шумно поздравляем «новорожденных». Я подливаю Всеволоду Александровичу «токай», себе — «саперави». Рождественский в прекрасном настроении, курит, рассказывает всякие истории, в том числе и военные. Потом эстафета переходит ко мне. Не помню уже по какому поводу, я рассказываю про Индию…
В десять вечера я поднимаюсь к себе. На веранде, внизу, еще какое-то время продолжается чаепитие.
Утром 27 августа Всеволод Александрович зовет меня к себе. Садимся рядышком за его столом, заваленным книгами, газетами, журналами. Он — в отличном настроении, убирает все со стола на кровать, а взамен раскладывает листочки, исписанные мелким, порой не очень ясным почерком.
— Вот сегодня, Георгий, вы можете отобрать стихи и для октябрьского, и для новогоднего номера «Звезды». Читать, или вы пробежите глазами?
— Прочитайте вслух.
На темы революции у Всеволода Александровича — два стихотворения. И оба мне нравятся. Одно мы тут же решаем дать на открытие «Октябрьской переклички поэтов» в № 11 «Звезды», вот его начало:
Во втором стихотворении мне лишней кажется одна строфа, и я об этом говорю Всеволоду Александровичу.
Он читает эту строфу вслух, смеется — и безжалостно вычеркивает ее!
— Ну, а как тебе кажется начало? — И читает:
— Вполне приемлемое, в духе ваших традиционных стихов, — смеясь, говорю я. — Дадим это стихотворение на открытие поэтической подборки в новогоднем номере «Звезды».
— Тогда к нему надо подобрать лучшие из моих летних стихов!..
Рождественский читает очень разные стихи. Здесь лирика… Философские… Стихи историко-литературного плана… Этюды, в основу которых положены разные житейские истории…