Край этот был тихий, идеальный для жизни и работы. Привлекала и рыбалка, и охота, и изобилие грибов и ягод. Как-то я в первый раз в жизни взял в руки удочку и за час наловил корзину рыбы. В первый раз пошел за грибами — и собрал одних белых больше двухсот штук, не дотащить их было до дому.
Короче, мы поселились в земном раю. Трудновато было только в зимнюю пору, когда все вокруг заносило метровой толщины снегом и мы оказывались отрезанными от всего мира. Никакого транспорта тогда здесь не было. А потому и волки появлялись в окрестностях, и лоси. О зайцах я уже не говорю. У лесной дороги, идущей от железнодорожной станции, часто встречались рыси.
Да и сильные морозы стояли в те первые послевоенные годы. Иногда мы среди ночи вскакивали в ужасе от громовых ударов мороза по стенам — это трескались от мороза бревна. Большую русскую печь в нашей столовой иногда приходилось топить дважды на дню. Правда, дров было много, мы их запасали летом, они тут ничего не стоили, и на лесных делянках их валялось сколько угодно, к тому же бесхозных. Наши женщины пилили, я колол.
Попасть к нам можно было ночным поездом, идущим из Ленинграда до Приозерска, утром выйти на станции Пюхя-ярви (ныне — Отрадное), а там еще двенадцать километров пройти пешком лесной дорогой до хутора.
Я подробно рассказал и про дачу, и про эти места лишь потому, что впоследствии они будут связаны с Иваном Сергеевичем…
Семья моя безвыездно жила на хуторе, а я раз в две недели уезжал по разным делам в Ленинград. Да и керосину надо было привезти из города для трех наших ламп, и продуктов.
Хотя отрывочными остались в моей памяти встречи с Иваном Сергеевичем в эти первые послевоенные годы, но некоторые все же хорошо запомнились. Вот, например, встреча в Гостином дворе, на Перинной линии.
Мы шли с женой. Она несла новые резиновые боты. Мы их только что купили. Без бот или сапог было трудно в осеннюю пору на карельской даче.
Иван Сергеевич подержал в руках нашу покупку (тогда это была большая редкость!), поздравил Ольгу Ивановну с обновой, спросил:
— Сколько же вы заплатили?
— Одну тысячу двести двадцать восемь рублей, — с трудом выговорил я запомнившуюся мне на всю жизнь сумму. — По коммерческой цене. (Сейчас такие боты навалом лежат в магазинах, стоят-то шесть рублей, но редко кто их покупает!)
— Богачи, богачи!.. Что-то, видимо, у вас еще осталось от журнального гонорара?
— Все давно израсходовано! Надо было ремонтировать дачу, покупать много мелочей по хозяйству, все это возить в такую даль, за сто тридцать километров… А каждый рейс машины — одна тысяча рублей!.. — Я еле перевел дыхание. — Продали остатки чудом сохранившейся в войну библиотеки, ничего другого у нас не было… Снесли в книжную лавку писателей…
— Книги? Что, например?
— Удивитесь! Полное собрание сочинений Достоевского со всеми «Дневниками писателя», выходившее в дореволюционном «Просвещении», — за него нам заплатили пятьсот рублей. Полное собрание сочинений Льва Толстого в двадцати трех томах, издано у Сытина, — еще пятьсот рублей. И разных других книг продали на триста рублей.
Он покачал головой, достал трубку, сказал сочувственно:
— Да, понимаю, не от хорошей жизни вы это сделали… В войну было трудно, и сейчас еще несколько лет будет трудновато… Но ничего, все устроится, и библиотека у вас будет хорошая, не горюйте!
— У нас еще денег осталось на бидон керосина! — весело проговорил я, хотя надо было плакать от совершенного злодейства — распродажи книг.
Иван Сергеевич закурил и хотел было попрощаться, но спросил:
— А что это за дачу вы приобрели, и где?
— Арендовали только, Иван Сергеевич. Где у нас деньги на покупку дачи?.. Правда, места нам попались хорошие… — и тут я не пожалел красок, чтобы в самом лучшем виде расписать и наш хутор, и озеро, и окрестные места.
— Молодцы, молодцы, что на землю осели! Переживете эти трудные годы, а там будет легче, — и он энергично пожал нам руки. Чувствовалось, что затея наша ему очень понравилась.
(Ах, что бы нам в тот день не встретиться, не заговорить о даче!..)
Вспоминаю другую встречу.
Иван Сергеевич рассказывал про Александра Грина.
Я хорошо запомнил этот рассказ. Он перекликается с очерком «Человек из Зурбагана», написанным Иваном Сергеевичем потом и включенным в книгу «Давние встречи».
Вот так приблизительно и выглядел его рассказ, как этот небольшой отрывок из очерка: