Была еще Леся…
Как-то Ганна спросила у Федора, сидя у него в мастерской:
— Что делать с Лесей?
— Грубит? — спросил он, не отрываясь от работы.
— Нет. Молчит! Как будто бы меня нет в этом доме.
— А ты ее подкупи, — нисколько не сердясь, ответил Федор.
— Не понимаю.
— А чего тут понимать?.. Современная молодежь любит жить шикарно, с размахом. Иная девчонка за тряпки отца родного зарежет. Чтобы нас не резали, от них надо откупиться деньгами и подарками. Леся, например, мечтает о кримпленовом платье, подружки ее все уже носят, вот и купи ей!
— Первый раз слышу про такой материал. — Ганна даже зябко поежилась.
— Значит, отстала от жизни, как и я. — Он поднял голову, широко улыбнулся. — Не то французский, не то английский материал. Правда, дорогая штука, на рынке у меня запросили сто двадцать рублей. Тебе-то, наверное, уступят, женщины друг с другом бывают сговорчивее. Купи ей отрез, сама сшей — вот и увидишь, как твоя Леся станет шелковой и разговорчивой.
— Она твоя, а не моя, Леся. А мальчишки — мои! — Ганна, глядя в окно, горько усмехнулась: — Матери бы моей рассказать! В семнадцать лет ей впервые справили ситцевое платье. Ситцевое!
— Ты про старое забудь. Я тоже мальчонкой ходил босым. А вот Игорек уже имеет четыре пары всякой обуви. Забудь, забудь про старое!
Федор сбросил с колен деревянный чурбак, из которого собирался вырезать вазу для фруктов на высоком цоколе, бросил и нож, потер мозолистые, в ссадинах ладони, тоже уставился в окно на яблони в саду, на которые слетелась стайка крохотных пичужек. Надо было видеть, как эти пичужки скакали с ветки на ветку, подбирая на ходу гусениц, жучков и что еще там попадалось им, молнией проносились на своих быстрых лапках по стволу дерева, — сверху вниз и снизу вверх! — перелетали на соседние деревья, менялись деревьями, пока кто-то их не спугнул в саду. Это, конечно, был Игорек — с красным пластмассовым мечом он гнался за соседской кошкой. Но Федор всего этого не видел. И Ганна не видела. Они думали.
— У нового поколения новые запросы, — продолжал свою мысль Федор. — На то, как жили мы, оно никогда не согласится. Почему Леся ходит такая сердитая? Я тебе объясню. Дорогое чаепитие мы устроили. Обидно ей, она думает: «На те деньги мне бы лучше купили это проклятое кримпленовое платье и сапожки на платформе». «Платформа» тоже ведь стоит немалых денег, дешевле ста двадцати рублей не купишь. Ее подружки давно уже все это приобрели, а я, видишь, все медлю, не решаюсь…
Ганна с любопытством посмотрела на Федора, но ничего не сказала.
— Когда ты все это ей купишь, у вас наладятся прекрасные отношения, — многозначительно заключил разговор Федор.
«Не такой уж он простой, хотя и ушастый», — с улыбкой подумала Ганна.
Она послушалась совета Федора. Купила Лесе и отрез этого загадочного кримплена, — нашелся как раз очень приятного голубого цвета, для ее возраста! — и «платформы» тоже. Отдала за них все деньги, вырученные за борова и кроликов, на которые собиралась во Львове приобрести шестидесятидвухсантиметровый телевизор. У Федора не взяла ни копейки, решила подарок сделать от себя лично.
Но, невзирая на старания Ганны, Леся не бросилась ей на шею. Она что-то промямлила в благодарность, но не перестала и в дальнейшем оставаться сердитой и дерзкой.
Ганна решила как-нибудь с нею поговорить по душам.
Однажды такой случай представился, когда Федор с мальчишками пошел на реку смотреть гоночные соревнования на больших и малых спортивных лодках. Ганна проводила их до самого берега, постояла там минутку и вернулась домой.
«И здесь ведь все изменилось, Федор прав, — подумала Ганна. — А я как-то все это не замечаю. Еще недавно, в первых числах мая, все шли смотреть на гонку первых плотов с Верховины. Помнится: все кричали, махали руками, подзадоривали бокарашей, гуцульских плотогонов, которые, навалившись всем телом на громадные рули, проворно вели плоты по извилистой и порожистой реке. А теперь лес везут лесовозами, а реку облюбовали спортсмены. И ведь приезжают со всех концов страны. И переворачиваются, и ломают себе ноги и руки, и тонут, а все равно вот уже пятый или седьмой год приезжают!..»
Это был странный разговор. Чуть ли не с первых же слов роли их переменились. Ганна почувствовала себя девчонкой, а девчонка — взрослой, умудренной жизнью женщиной.