— Все дела, и все неотложные, — попытался я неуклюже оправдаться.
— Знаю, знаю ваши «дела»!.. Трудно, конечно, вам выбраться в наше Карачарово! Карпаты полюбили! — и он дружески потрепал меня по плечу.
Вскоре в комнату набилось столько людей, что повернуться было негде. При впуске же на сцену нас с Иваном Сергеевичем с такой силой оттеснили в самый угол, что на сцену мы вышли уже последними. Хотя сцена была размером с футбольное поле, но со второго ряда и дальше все места были заняты. Положение наше было отчаянным, если учесть, что Иван Сергеевич ни в какую не соглашался сесть в первом ряду, наполовину пустом.
Председатель же поторопился начать свою вступительную речь. Что бы ему, пригласившему Соколова-Микитова на этот вечер, заранее предупредить его и посадить рядом с собой на самое почетное место, оказать ему, старейшине советской литературы, особое внимание, — права-то у него на этом юбилее и на самом деле были исключительные!
Но этого не случилось. Мы продолжали топтаться на одном месте.
И тут какой-то добрый человек, сидевший с краю в последнем ряду, поднялся с места, на цыпочках подбежал к Ивану Сергеевичу, взял его за руку и увел с собой…
Мне же надо было или уйти, или сесть в первом ряду. Пришлось сесть под ослепляющие лучи мощных рефлекторов. Не знаю, как другие, а я чувствую себя очень неуютно, когда приходится сидеть в первом ряду на виду у громадного зала, набитого любопытными слушателями. «Эстрада — что-то вроде плахи», — верно заметила Ахматова.
Уже перед самым окончанием торжественной части вечера я слева от себя, — сидел я с самого краю, — услышал тяжелые шаги по сцене, обернулся… Неверным шагом слепого человека, согнув в локте руку и водя ею перед собой, Иван Сергеевич направлялся к выходу, в комнату для членов президиума.
Почему он уходил за две-три минуты до окончания торжественной части, куда он спешил — осталось для меня тайной… Необыкновенно жалко стало Ивана Сергеевича! Что бы встать, подбежать, взять его за руку, проводить!.. Нет, этого я не решился сделать, сидя в первом ряду: испугался торжественной тишины внимательного зала и пафосных заключительных слов последнего оратора, испугался отвлечь на себя внимание всего собрания.
До сих пор не могу простить себе этого малодушия!
Соколов-Микитов на людях уже появлялся редко, больше жил у себя в Карачарове.
В «Записных книжках» он в эти годы пишет:
«Только несколько раз в жизни, еще в молодости, приходило ощущение полного счастья. Счастья, пожалуй, чисто языческого. Хотелось петь, плакать, целовать землю. И так же быстро уходило это недолгое счастье. Оставалась прежняя боль, предчувствие неминучей беды, лютого горя и непоправимых утрат.
Как оправдались эти предчувствия, посещавшие меня еще в детстве! (Гибель Аринушки, Аленушки, Лидочки)».
В 1972 году Ивану Сергеевичу исполнилось восемьдесят лет.
Хотя и изредка, он продолжал печататься в «Звезде». Правда, я теперь имел дело с одной Лидией Ивановной. Она часто мне звонила из Москвы.
Вскоре ушел из жизни Иван Сергеевич. Не намного пережила его и Лидия Ивановна.
Из большой семьи Соколовых-Микитовых остался внук Саша.
Теперь он взрослый человек, музыкант, величают его Александром Сергеевичем, у него самого семья, дочь Машенька.
НИКОЛАЙ ТИХОНОВ
Николая Семеновича Тихонова я знал многие годы, чуть ли не с моих мальчишеских лет, с первых рассказов, к судьбам которых он часто имел самое непосредственное отношение.
В Тихонове меня глубоко трогали революционная и новаторская сущность его поэзии, обаяние его личности, его общественный темперамент.
В Петербурге он родился, сюда вернулся с фронтов первой мировой и гражданской войн. Здесь он написал свои первые мужественные книги стихов «Орда» и «Брага», овеянные дыханием Великого Октября.
С молодых лет Тихонов был в центре литературной жизни Ленинграда.
Авторитет его был громаден.
Его избрали ленинградские литераторы председателем своей организации перед Первым съездом советских писателей.
Огромна была роль Тихонова как писателя и воина в обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Здесь он провел все 900 блокадных дней, здесь он создал бессмертную поэму «Киров с нами». Летопись героической борьбы великого города отражена в его многочисленных публицистических статьях, в его пламенных стихах, в его «Ленинградских рассказах», в его ежемесячной хронике, которую, — свидетельствую, — всегда с большим нетерпением ждали на фронте.