Лесе вся ее жизнь представлялась ясной, строго расписанной на пятьдесят лет вперед.
— Через год я кончу десятилетку и подам в медицинский…
— А если не сдашь экзаменов?
Леся посмотрела на Ганну с такой усмешкой, скривив свои тонкие губы, что та зареклась задавать ей новые вопросы.
— Пока я буду учиться, вы с татой будете посылать мне деньги, как это делают другие родители. Договоримся на ста рублях.
— А если будет стипендия? — не удержалась и спросила Ганна.
— Стипендия дается на карманные расходы, а не на жизнь, — отрезала Леся. — Я на последних курсах выйду замуж, конечно тоже за медика, но за гинеколога или зубного техника, — знаешь, делает протезы? — и после окончания института возвращусь в отчий дом. Чтобы мы вам не мешали, вы к этому времени оформите свой собственный дом на мое имя, и мы с мужем поселимся там. Участок у вас совсем-совсем неплохой!.. Правда ведь, лучше жить отдельно друг от друга: вы — здесь, мы — там?
— Лучше, лучше, — закивала головой Ганна.
Когда она вышла во двор, ей стало страшно своего будущего. Такая Леся ведь может легко пустить их по миру. Ганна решила дома своего пока никому не отдавать. А там видно будет! Сама себя успокоила. «Когда она еще кончит свой институт!.. За это время сколько воды утечет… Игорю будет десять лет. Вове — тринадцать… Да и мы состаримся лет на шесть! Что будет с нами — никто не знает!»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Впервые в доме Федора она загрустила как-то в дождливую пору в конце июня, когда весь сад вдруг заполнили воробьи и стайка дроздов.
— Дрозды к холоду, — сказала старуха. И действительно, вечерами стало очень холодно, как поздней осенью.
Вот тогда-то Ганна пришла в отчий дом, прибрала комнаты, затопила газовые стояки, зажгла все лампочки, чтобы было светло-светло, и принялась перебирать старые семейные фотографии в альбомах, с любовью и восхищением рассматривать рукоделие матери. Под конец разревелась, вспомнив и отца, и мать, и Ивана.
А когда недели через две настал Иванов день, она с венком в руке направилась к церкви. Этого дня Ганна почему-то ждала с нетерпением, точно что-то должно было с нею произойти.
Проспект сегодня был особенно многолюдным. На Иванов день народ съезжался из соседних сел и городков. Приезжали и из других дальних мест. Это был храмовый праздник. Правда, сейчас он потерял свое былое религиозное значение.
Раньше в такой день центральная улица — «проспект», как называют ее сейчас, — и сбегающие от нее к реке улицы отдавались под ярмарку, бывали запружены телегами, фурами, дрожками, по ним ни пройти было, ни проехать. На заборах висели красочные шерстяные покрывала, так называемые «лижники» (у каждого, смотря из каких сел привезено, был свой рисунок, своя выделка), ковры с традиционным гуцульским орнаментом, обязательным украшением каждого дома… Здесь же можно было видеть всю красу гуцульского искусства — резьбу по дереву, ткацкие изделия, вышивание… Бывало весело на таких ярмарках, многие забывали и про храмовый праздник, и про то, зачем приехали из дальних краев, когда напивались у пивных ларьков или в бесчисленных харчевнях…
Эта же улица сегодня выглядела совсем иначе. Она была асфальтирована, заставлена сотней «Москвичей», «Жигулей» и «Волг». Улица справедливо называлась проспектом. И что раньше продавалось с рук или на возах — в изобилии имелось в магазинах.
«Но ни одной лошади! — с ужасом подумала Ганна, оглядевшись по сторонам. — И откуда им взяться? Лошадей нынче нигде не держат, говорят, возни с ними много. Ну и дураки! Что может быть благороднее лошади! И как люди обходятся в крестьянстве без лошади?.. Не по каждой тропке побежит машина или трактор. — Рассмеялась: — Раньше на всю округу имелся один автомобиль!»
Но вот что уж оставалось неизменным при таких больших церковных праздниках, так это нищие, юродивые и бабки, торгующие всякой мелочью и чепухой. «И откуда они берутся в наше время?» — только подумала Ганна, как тут же отвлеклась от своих мыслей: по обе стороны проулка, ведущего от проспекта к церкви, на мини-ярмарке уже раздавался нестройный хор зазывных голосов.
Ганна прошлась по одной стороне проулка, по другой.
В корзинах, ящиках, коробках и на клеенках лежали расписанные яички «писанки»; всякая домашняя утварь из дерева; разрисованные кувшины и тарелки из керамики; ядовитых цветов литографии с изображением Христа и апостолов на толстой, добротной бумаге.
Много чего было и для детворы: свистульки, сопилки, игрушки из керамики, полуметровой длины конфеты в прозрачной обертке.