Тут Ганна прослезилась, закусив ладошку. Чтобы не разреветься, она повела соседок домой. За ними увязалось еще человек десять старушек-богомолок.
Отчий дом был близок, дошли быстро.
Двор встретил Ганну настороженной тишиной. Сразу чувствовалось что-то нежилое во всем его облике. Валялась у стенки скамья. Сорвано было нижнее колено водосточной трубы. Лежала неубранной лопата, успевшая сильно заржаветь на заросшей сорняками грядке, где перья лука уже вымахали на полметра.
Когда Ганна открыла дверь, ее обдало сыростью и затхлостью. «Ведь недавно была здесь!» — в отчаянии подумала она и сразу же поспешила зажечь все лампочки, залить комнаты электрическим светом. Потом затопила газовые стояки, огонь загудел в них, и стало веселее и уютнее в ее заброшенном доме.
Сегодня Ганне хотелось быть особенно щедрой, делать всем добро.
Она полезла в подпол, достала банки с консервированной свининой, банки с огурцами и помидорами. Все это было собственного приготовления. Иван любил все домашнее, осенью всегда помогал ей в заготовках и в консервировании. Сам приготовит ей посуду, вымоет, высушит. Наведет порядок и в подполе. Особенно он любил колдовать над свиными консервами, когда под рождество резали борова. Сам заливал их салом. Такие консервы простоят несколько лет, и ничего с ними не сделается. По нескольку лет простоят и огурцы.
Она побежала к соседкам, у одной взяла в долг корзину молодой картошки, у другой — литр самогона.
Ей помогали хозяйничать, потом накрыть на стол.
Было и весело за столом, когда рассказывались всякие житейские истории, было и грустно, когда какая-нибудь из женщин вспомнит своего «чоловика», вспомнит обязательно с хорошей стороны, хотя, бывало, он и поколачивал ее, и порой напивался в будни.
И она, Ганна, рассказала про жизнь со своим Иваном, вспомнила, как взяла его в дом примаком.
После чаепития и дождь перестал, появились и голубые разводы среди туч.
Женщины стали расходиться, сытые и согретые. Все благодарили Ганну. Те, что были из ближних сел, спешили на автостанцию. Дальним предстоял пеший путь. И не потому, что к ним не ходили автобусы. Ходили! Они бегают по всему Прикарпатью до самого дальнего села. Но пеший путь был более эффектным, связан с неудобствами и всякими неожиданностями, которые обожают старушки-богомолки. Так раньше ходили к святым местам, когда давали обет.
Ганна вышла проводить гостей до проспекта.
Умиляли ее старушки. Народ этот был опытный. Многие из них были в резиновых сапогах или в галошах. Почти у каждой что-нибудь было припасено на случай дождя. У кого старенький зонтик, у кого плащ или целлофановая скатерть. Какой же Иванов день обходится без дождя? Они не только знали об этом, но и помнили. Помнили!.. К тому же это народ был отчаянный. Не обходили лужи, как молодые в своих модных туфельках на высоких каблучках, а смело, даже с каким-то озорством ступали по ним, окатывая друг друга брызгами, весело тараторя о чем-то своем, старушечьем. А ведь иным из них предстояло шлепать по грязи три-четыре дня, пока доберутся до дома. Шутка ли, в их возрасте отмахать восемьдесят, а то и все сто километров, ночуя где придется в пути.
Но вот и проспект. Тут многолюдно, как и утром. Видимо, только что закончилась служба в церкви. Многие идут серединой улицы, и их вежливо, под мягкое место, расталкивают еле ползущие «Жигули» и «Москвичи».
Июль — декабрь 1974
ДОЛГИЙ ПУТЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
На этот раз телеграмма пришла из Львова. Василий Фесюк сообщал, что надеется быть дома завтра.
Телеграммы от Фесюка вот уже с полгода шли из разных городов. Если раньше Максим к ним относился спокойно — посылались телеграммы издалека, за много тысяч километров, — то сегодняшняя поступила из соседней области, а потому сильно его взволновала. Просил к тому же встретить! Значит, и на самом деле приедет.
— Львов — это уже близко! — Максим в который раз вслух прочел телеграмму. — Он будет завтра в полдень или к вечеру, смотря на какой попадет поезд. Как ты думаешь — все-таки надо встречать? — Максим вопросительно посмотрел на жену. — И когда встречать?