«В хорошее время возвращаюсь домой, — думал Фесюк. — Где еще на свете найдешь такой богатый и красивый край, как Карпаты!.. На любую работу пойду, на любые условия согласен, только бы жить дома, под этим небом». От умиления он чуть не заплакал.
Часто в пути попадались шумные свадебные кортежи с музыкантами во главе и дома в иллюминации, увитые гирляндами из цветов, где уже праздновали свадьбы. За длинными столами пировали, на помостах танцевала молодежь.
Но чем ближе подступали к дороге Карпатские горы, тем беспокойнее становилось на душе у Фесюка. Вспоминалось, вспоминалось прошлое, от которого некуда было убежать. «От себя не убежишь!» — горестно признался он себе.
Он очень осторожно спросил шофера:
— И у вас тут, наверное, в войну и какой-то еще срок после… пошаливали националисты?
— Националисты! — хмыкнул шофер. — Бандеровцы, что ли? — Он вдруг зло посмотрел на своего пассажира.
— И они тоже, конечно…
— Не пошаливали, а зверствовали! — в бешенстве вдруг проговорил шофер. — Жаль только, что по разным там амнистиям многие из этих катов вернулись в свои села. Я бы всех перестрелял! До одного! Вот этими руками! — Он потряс их перед Фесюком, задохнувшись, сделал паузу, хватил жадно несколько глотков воздуха и уже более спокойно поведал: — У меня самого брата убили. Случилось это уже в пятьдесят первом году, война давно закончилась, все уже жили мирной жизнью. Шел он с двумя товарищами в соседнее село, там затеяли субботник по уборке сена. Всех троих и уложили автоматной очередью из кустов… Вот какие это душегубы!
Фесюк не рад был, что затеял разговор с шофером. «Об этом ни с кем больше ни слова!» — дал он себе клятву.
Когда шофер у чайной остановил машину, чтобы попить воды, Фесюк тоже слез, сунул шоферу в карман рубль и некоторое время просидел в скверике. Сердце у него часто-часто билось, во рту было сухо. Он тоже взял бутылку минеральной воды, выпил — и дальше уже ехал на других попутных машинах с такими же случайными пассажирами. Заговаривать он ни с кем даже не пытался. Но когда у него спрашивали, куда он и к кому едет, он отвечал, что сам плотник, вот его инструмент в мешке, едет из-подо Львова, хочет помочь фронтовому приятелю: тот строит новый дом, да вот силенок не хватает…
Верили, не лезли в душу с новыми расспросами, приветливо кивали головой, когда сходили.
Последняя грузовая машина доставила его прямиком в село. Ехал он на мешках с комбикормом. У фермы слез, направившись к себе домой не дорогой, которая шла вдоль шумной горной реки, а тропкой, петляющей по горбам среди огородов.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Фесюк нерешительно вошел в калитку, осторожно прикрыл ее. Некоторое время он потоптался на месте, словно на чужом, незнакомом дворе, но потом какой-то старческой, вихляющей походкой направился по бетонной дорожке к порогу дома.
Его цепкий взгляд сразу схватил крошево бетона под ногами, хотя, казалось, до бетона ли ему сейчас. «И бетон, оказывается, не вечен», — подумалось ему. Вспомнил Гринюка, его слова: «Эта дорожка переживет и тебя, Василь». Не пережила. Жив ли этот хреновый мастер?
У порога он опустил чемодан, а мешок с инструментом сам вывалился из рук, глухо звякнув о бетон. На дверях висел замок, в колечко была сунута цидуля.
— И дома не встречают! — он даже почернел от негодования.
Выхватил цидулю, прочел: «Ключ под ступенью». К кому она была обращена, кто писал — ничего нельзя было понять.
Достал ключ, пнув ногой деревянную полусгнившую ступеньку. Открыл дверь, швырнув и замок, и мешок в угол коридора. Вошел в комнату. Она была такой же, какой оставил. Только все в ней было побросано.
— Дураки, убежали, словно пожар случился! — сказал он вслух, громко.
Вышел на крыльцо. Окинул взглядом село. Горбы — семь по эту и пять по ту сторону реки — все были на месте, по ним только и можно было узнать село. Остальное все было новое. Куда и здесь подевались гуцульские хаты под дранковой крышей и соломой, с низкими подслеповатыми окнами? Одна лишь его и оставалась на все село.
Около церкви, прикрыв ее наполовину, на этой стороне высилось новое трехэтажное здание. Оно фасадом стояло к реке, и он никак не мог определить — школа ли это, больница или какая-нибудь фабричка. Много вокруг было всяких служебных помещений, высоко взметнулась труба кочегарки. По сброшенным лесам было видно, что строительство только-только закончено, идет внутренняя отделка.