— Нет, не заметил. Да ведь темно.
— Жить все-таки надо. Но как? Ты ведь все знаешь. — Посмотрел на Гриня Кривого все-таки с усмешкой. Подумал: «За неимением лучшего хоть дошлого Кривенюка иметь другом».
— Я тебе так скажу, Василь: вести себя надо тише воды, ниже травы. Как я! Никуда не суюсь, никого не поучаю. Сам знаешь: народ ничего не забыл, живы и дети, и внуки погибших. А имена погибших выбиты на мраморе памятников. Когда освоишься дома, поезжай, посмотри, сколько памятников поставлено в Карпатах. В каждом селе! И на всех — имена. «Никто не забыт!» — это они. «Ничто не забыто!» — это мы с тобой, люди с подмоченным прошлым. Об этом всегда надо помнить.
Фесюк разлил остаток водки, чокнулись, выпили. Гринь Кривой продолжал свой рассказ:
— Недавно выставили троих из соседнего села. Тоже отсидели свой срок — ну, у этих было побольше твоего! — и вообразили, что теперь им все можно. Стали задирать знакомых, поругивать порядки в селе, как-то и драку учинили. Собрал наш председатель колхоза общее собрание — и выставили голубчиков из села, да еще обратились в область, чтобы их и из области выставить куда-нибудь подальше. А то тут приехал погостить к родне некий Глибчук — когда-то состоял в космачском курене. Отсидел свой срок, жил в Караганде, говорят, неплохо устроился. Так вот стал этот Глибчук задирать соседей, затеял драку с прохожими. Покуролесил он тут дня три, пока не собрались родные погибших и не проучили его. Недели две пролежал этот Глибчук в больнице, потом жена увезла его в свою Караганду, говорят, там он и отдал богу душу…
— Да, веселый мы с тобой затеяли разговор. — Фесюк встал, прошелся по комнате, остановился у газовой плитки. — Ты лучше покажи, как с газовым баллоном обращаться. А то еще хату взорву. В этой комнате я и думаю обосноваться, здесь мне будет тепло и стряпать себе близко.
Кривенюк охотно исполнил его просьбу, зажег плитку. Хотел поставить чайник, но в ведре не оказалось воды. Тогда он подхватил его и пошел к колодцу. Услужливый был малый.
Глядя, как он бегает, припадая на левую ногу, Фесюк вспомнил прошлое. Был Гринь Кривой шустрым бандеровцем, правда, лет тогда ему было совсем немного. Левая нога у него была короче, хотя подошва на его постоле была на четыре сантиметра толще, должна была вроде уравнять с правой. Бегал он и тогда хорошо, всюду его можно было встретить с автоматом. Он-то, говорили, и убил хромого сторожа сельсовета. Будто бы не терпел хромых! Хотел быть хромым в единственном числе, без конкурентов. Зверствовал, говорят, и в соседних селах Покутья. И там поубавил всех хромых и заодно — всех слепых. Но сам-то Кривенюк все отрицал, обижался, когда говорили про него такое.
Но вот дверь с шумом распахнулась, и Гринь Кривой своим зычным голосом прокричал:
— Чай лучше греть из свежей воды, не правда ль, Василь? Я всегда дома лаюсь со своими, а им плевать, какой подать чай.
— Да, да, — поддержал его Фесюк. — И самому лучше заваривать, дело это не женское, это я хорошо понял в Сибири. Вот где пьют крепкий чай! — Но мыслями он был далеко, многое и другое ему вспоминалось.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Наработавшись по дому, Василий Фесюк садился отдыхать на ступеньках крыльца и долго-долго смотрел на село. Каждый раз ловил себя на том, что не узнает его: такое село ему не мечталось и не снилось.
Смотрел он на село и ждал: может, кто из соседей все-таки его навестит? Может, зайдут друзья детства и молодости — Дудар и Джумачук? Ждал с затаенной надеждой сына Максима, невестку Марийку, внука Андрейку. А вдруг соберутся и придут?.. Максима оставил малышом, не помнил его, не представлял, как выглядят и Марийка с внуком. Несколько раз в письмах просил прислать фотографии, — и фотографии не прислали, и на письма не ответили.
Проглядев все глаза, он снова брался за топор или пилу. Разваливал на поленья сухие чурбаки, припасенные сыном на зиму, складывал в сарае. Сколотил скамейку на двух вкопанных столбах рядом с калиткой. Починил ту часть крыши, которая протекала, — на большее не хватило сил, крышу всю надо было менять на черепичную или железную. А может, и на алюминиевую? «Нет, на такую хату-развалюху и черепичной достаточно, иначе засмеют», — подумал он.
На одно пока что он не мог решиться: навести какой-то порядок в комнатах, убрать всякий хлам, натасканный в коридор, остеклить окна. «Как-нибудь потом, на днях», — все откладывал он.
Спасибо Гриню Кривому: однажды вечером опять навестил его, старика. В первую очередь Фесюк спросил про Максима: может, видел?.. Оказывается, не только видел, но и разговаривал, когда тот с семьей уезжал из села. Перевелись в Снятинский район, там тоже много новых школ-десятилеток, и там требуются опытные учителя.