У Фесюка тарелка красовалась на стене, обрамленная вышитым рушником Иванны. Это был его подарок жене. Хотя он был неплохим резьбарем, но занимался резьбой от случая к случаю; основной его профессией оставалась плотницкая работа, она кормила семью. Правда, Джумачук и Дудар, его кореши, ухитрялись жить только на резьбарские заработки.
— Вот за этой тарелкой я и пришел к тебе, — сказал войт Фесюку и без всякого спросу снял ее с гвоздя. Заодно взял и рушник. — Встретим завтра высокого гостя из Львова — и все это верну.
Иванна, возмущенная бесцеремонностью войта, обеими руками вцепилась в тарелку:
— Это моя тарелка, мне подарена! Не отдам, не вернете! — И вырвала же!
Ах, если бы она знала, что этого нельзя было делать, если бы знала! Как на нее испепеляюще посмотрел войт!..
Фесюк в свою очередь вырвал тарелку у Иванны и отдал войту, отдал и рушник, нижайше попросив у него прощения за глупый поступок жены. Разве с войтом можно спорить? Войт — хозяин села, власть его неограниченна, к тому же войт у них не простой, а один из заправил районного провода ОУН, а на селе он вместе с ксендзом Сагайдачным управляет станичной ОУН.
Войт еще раз бросил на молодую женщину испепеляющий взгляд и с тем ушел, сунув под мышку тарелку с рушником.
Проводник приехал через несколько дней. Оуновцы во главе с войтом и ксендзом устроили ему торжественную встречу, преподнесли хлеб-соль. Гость был очень тронут встречей и вместе с хлебом… унес на память и серебряную солонку, и резную тарелку, и очень понравившийся ему рушник.
На другой день проводник пожелал лично поблагодарить Василия Фесюка за сделанный «подарок». Принял он Фесюка в окружении верховодов районной ОУН, съехавшихся в село на какой-то инструктаж, и после всяких слов, сказанных о его мастерстве, обратился к войту:
— Что же это у вас в станичной организации состоят одни торговцы и куркули? Привлекли бы для разнообразия и мастеровых людей вроде пана Фесюка, ревнителя украинского народного творчества.
— Так ведь он плотник, Станислав Дмитриевич, — пытался оправдаться войт, — резьбарством занимается на досуге, от нечего делать.
— Все равно, все равно, в нем что-то есть… — И проводник неопределенно повертел в воздухе пальцами.
Так Василий Фесюк удостоился внимания оуновской верхушки. Он тогда еще плохо себе представлял, что это за штука ОУН и чего она хочет. А приближенный к среде униатов и поклонников тризуба, дал себя на какое-то время обмануть националистическими бреднями о «соборной Украине». Откуда ему тогда было знать, неискушенному в политических делах человеку, простому плотнику, что вожаки ОУН, старые гитлеровские агенты, под «соборной и самостийной Украиной» понимали совсем другое, а именно будущую колонию Германии. Ведь они ее запродали немцам давно, еще до прихода фашизма к власти в Германии, когда в 1929 году в Вене создали ОУН. Во всем этом он неплохо разобрался потом, правда уже будучи далеко от родных мест. А в 1941 году националистический угар на какое-то время и ему вскружил голову. Немалая роль в этом принадлежала и ксендзу Сагайдачному, большому ловцу человеческих душ. Он всячески обхаживал Фесюка, чтобы приблизить его к своей парафии, а через него, может быть, и его друзей. Он же первый дал ему рекомендацию для вступления в «симпатики», то есть в сочувствующие ОУН. Но на этом, правда, и заглох вопрос о вступлении Фесюка в организацию. Законы вступления в ОУН были строгие. Рекомендацию могли дать только старые члены, а они были не такими щедрыми, как ксендз, считали, что ОУН — для избранных, для «справного мужика». Да и в симпатиках надо было походить три года.
Когда немцы оказались под Москвой и Ленинградом, во Львове и Станиславе во всех церквах зазвонили в колокола, произносили проповеди и служили молебен во славу немецкого оружия. Ксендз Сагайдачный в своей проповеди в сельской церкви отличился тем, что объявил о падении этих городов как о событии уже совершившемся и предрек в самом ближайшем будущем уничтожение всей «безбожной коммунии».
Многие в селе понимали, что успеха гитлеровцев — дело временное, что скоро все должно измениться, Советский Союз — великая держава. В победу советского оружия твердо верила и жена Фесюка — Иванна. Она всячески предостерегала Василия от тесных связей с националистами. Она и других предостерегала, в чем проявила неосторожность, была замечена и занесена в соответствующие списки для расправы. Но пока ее не трогали. Пока в селе уничтожали коммунистов, комсомольцев, активистов, евреев, поляков, как это ежедневно делалось и в тысячах других сел и сотнях городов Западной Украины.