— Садитесь, — сказал хозяин, не зная, как держать себя с вооруженными автоматами людьми, вглядываясь в лицо каждого, пытаясь найти среди ночных пришельцев знакомого сельчанина. — Чем могу служить?.. Вернулся с войны после госпиталя, да вот беда — жена хворает.
На спинке стула висела вылинявшая солдатская гимнастерка с двумя поблескивающими орденами Славы и многими медалями, среди которых виднелись и «За отвагу», и «За боевые заслуги».
— Выходит, ты герой, — самым мирным тоном начал Тигр, командир боевки, конопатый мужичок из недавних полицаев откуда-то из-под Ровно, и провел пальцами по орденам и медалям. — За какое геройство получил награды и где?
Однорукий тоже самым мирным образом стал рассказывать: артиллерист, старший сержант, прошел всю войну…
— Значит, Слава третьей степени?.. — прищурив глаз, точно нацелив в него пистолетом, спросил Тигр.
— Получил за Днепр, за Днепр! — ликующим голосом проговорил однорукий.
— А Слава второй степени?
— За Берлин, за Берлин!
— А руку где потерял?
— Там же — в Берлине! В фашистском логове!.. Случилось это уже в последние дни апреля, считай, Берлин был уже взят… Не повезло нашему расчету!.. Рядом с огневой позицией разорвался снаряд, всех в расчете поубивало, а мне вот оттяпало руку… — Вздохнул, вытер пот со лба, посмотрел вокруг. — Все же остался жив, хоть и полежать пришлось больше месяца в госпитале. Все же дома, вот жена, дети, мать…
— Значит, как я разумею, — продолжал мирно допрашивать однорукого Тигр, не спуская с него прищуренного глаза, — ты по мере возможности помог разгрому немцев?
— Да, да, по мере возможности, — смущенно проговорил однорукий, переминаясь с ноги на ногу.
— А ведь должен был знать, что великая Германия — наш друг, соборную Украину мы могли бы сотворить только с помощью немецкого оружия? Должен был знать?
— Да ведь он, немец, гад и разбойник…
Однорукий не успел договорить, как Тигр вдруг взревел, как зверь, как тигр — не зря ему дали такое псевдо, — и, выхватив пистолет, трижды выстрелил в живот старшему сержанту.
Однорукий грохнулся на пол, обливаясь кровью. В поднявшемся в комнате вое и крике Фесюк пытался выбежать из хаты, но ему преградил дорогу стоявший у дверей автоматчик. Тогда он закрыл уши и уткнулся головой в угол, под распятие, но получил такой удар прикладом по спине, что вынужден был повернуться и испить чашу до дна.
Однорукий, лежа на полу, молил:
— Убейте меня, только семью пожалейте… Семью, семью пожалейте… — Теперь-то он понял, что за ночные гости пожаловали к нему.
— Пожалеем, пожалеем! — ответил Тигр, пряча пистолет в кобуру.
Но тут выскочила из постели больная с лихорадочно горящими, сумасшедшими глазами, налетела на Тигра, схватила его за горло… Она была оттеснена двумя дюжими бандеровцами, один ударил ее ножом в бок, а второй добил ударом в сердце.
— Пожалеем, пожалеем, — проговорил Тигр.
На середину комнаты, потрясая поднятыми над головой кулаками, теперь выбежала старуха, мать однорукого. Она не кричала — выла…
— А тебя, старую, — отталкиваясь от нее обеими руками, сказал Тигр, — что ты народила такого героя, мы тоже пожалеем. — И он дал знак своим головорезам.
Старуху схватили под руки, поставили на колени в лужу крови рядом с сыном, один из бандеровцев зажал ее распущенные седые волосы под сапогом, низко пригнув голову к полу, а второй ударом топора, которым разваливают на поленья чушки, отсек голову…
Однорукий еще был жив, хотя метался в агонии. Теперь он еле слышно твердил одно:
— Детей, детей пожалейте…
— Пожалеем, пожалеем, — ответил однорукому Тигр, и детей с силой выдрали из-под вороха одеял и подушек, куда они зарылись с головой.
Обезумевшие мальчик и девочка пали ниц, схватили в объятия сапоги Тигра, стали причитать:
— Дяденька, мы вам будем пасти коров и овечек, не убивайте нас…
Но это не произвело на Тигра никакого впечатления. На акциях он уже привык к тому, что дети вымаливают себе жизнь любыми обещаниями, чаще, правда, — пасти коров и овечек. Что они могут еще пообещать?
— Дяденька…
— Дяденька…
Но дяденька стоял как монумент, он думал, потом изрек:
— Нет у меня ни коров, ни овечек.
— Дяденька, мы вам будем лизать сапоги, они у вас всегда будут чистые, не убивайте нас…