Выбрать главу

Петров, подозрительно посмотрел на Сяву, и вполголоса спросил: — Слушай, ничего, что он слушает, мы ведь о разном болтаем. И о будущем.

Савелий, обладающий хорошим слухом, усмехнулся, не поворачивая головы, а Иванов ответил:

— А он тоже оттуда.

— Откуда, оттуда? — по инерции ляпнул Петров.

— Сява, запевай нашу, любимую! — скомандовал Иванов.

— Есть, господин штабс-капитан! — браво ответил Савелий, и запел, попадая в такт топота копыт:

Брала русская бригада Галицийские поля, И достались мне в награду Два кленовых костыля.
Из села, мы трое вышли, Трое первых на селе. И остались в Перемышле Двое гнить в сырой земле.

С удовольствием глядя на растерянные лица друзей, Иванов подхватил припев:

Карпатские вершины Далекий край орлов. Глубокие долины Могилы удальцов.

Глава 8

Савелий

После своего убийства средь бела дня, ну и что, что вечер был, теперь, что, как свечереет, из дома не выходи? Так вот, после такой наглой, и беспринципной заказухи, Иванов задумался, о своей безопасности. Конечно, его безопасности в XXI-м веке, варнак из XIX-го не угрожал, но тенденция! Да и неприятно, когда убивают. Срочно нужен телохранитель. И не за деньги, а за совесть. Преданность, как и здоровье, не купишь. Уважение не выпрашивается и не выбивается, уважение заслуживается и зарабатывается. И Николай решил отправиться за телохранителем на войну. Отправился, разумеется, Спортсмен. Возраст, сами понимаете.

О своём участии в Первой Мировой войне Николай рассказывал кратко, несмотря на настойчивые просьбы друзей не скупиться на подробности. Легализоваться в момент, когда вся Россия взметена мобилизацией, получилось легко и просто. Из Москвы каждый день уходили эшелоны на запад. В документах, отправляющихся на фронт офицеров, очень редко указывалась конкретная должность, на какую он назначался. Такие прямые назначения были в основном у старших офицеров, а у младших в предписании, обычно, указывалось – "В распоряжение штаба такого-то соединения". Из дивизий и корпусов подавались донесения, что мол, некомплект командиров взводов – столько-то, командиров рот – столько-то. Вот и направляли, например, в 10-ю дивизию 116 командиров взводов, а в 11-ю дивизию – 48 командиров рот. Уже на месте, офицеры распределялись по полкам и батальонам.

Понятна ситуация? Офицером больше, офицером меньше. Хотя, нет, если "меньше", штабы будут требовать ещё, а если "больше", ни в жизнь не отдадут лишнего. Хе-хе. Это когда ж на войне офицер лишним бывает?

На это и был расчет, который оправдался. Говорить, что форма и документы были безупречны, не нужно? Ну да, с его-то возможностями…

В Курске, в штабе 44-й пехотной дивизии поручика Иванова, вместе с десятком других офицеров отправили в Глухов, в 175-й пехотный Батуринский полк.

— Вот там я и встретился с Савелием, — окончил свой рассказ Николай, — а, ну еще до штабс-капитана дослужился.

М-да… Этак и всю жизнь можно описать так: родился и умер, ну ещё женился.

Ну, не хочет сам рассказывать, тогда дадим слово его прямому начальнику. Вот что записал в своём дневнике исполняющий обязанности начальника штаба второй пехотной бригады Генерального штаба капитан Тишин.

20 августа 1914 г. 20-го августа вечером, я получил приказание командира 44-й дивизии отправиться в штаб 2-й бригады, где, за убылью полковника Симагина и капитана Ростоцкого, не оставалось ни одного офицера Генерального штаба, и вступить во временное исполнение должности начальника штаба бригады.

Уже в темноте я отправился туда верхом, в сопровождении своего драгуна Левченко и казака из штаба бригады. Пришлось проехать верст десять, все время лесом. Сначала мы ехали на север проселочной дорогой. Прошли верст пять. Лес становился все гуще и глуше. При свете луны таинственно и зловеще обрисовывались справа и впереди какие-то обрывы и буераки. Казак доложил, что, если бы мы ехали днем, то увидели бы много мертвецов.

— Страсть, сколько здесь накрошено людей! — сокрушался он.

Мы ехали по району вчерашнего боя 2-й бригады.

Потом мы повернули на запад, к полотну железной дороги, и ехали уже без дороги, пользуясь какой-то пешеходной тропинкой, чуть видной при свете луны, пробивавшемся сквозь ветви огромных деревьев. Местами между ними серели трупы. Человеку, проведшему всю жизнь в культурных условиях Петербурга, становилось жутко…