— Поехали домой? — спросил Иванов друзей, — у нас там пленный, его нужно уже сегодня отправить в уезд. А хотелось бы переговорить с ним. Интересно, как он докатился до такой жизни.
Друзья расселись на лошадей и направились по главной улице Гордино в сторону усадьбы.
Глава 11
Париж
В среду, после переезда, собрался монархический совет.
Впрочем, произошедшее за эти дни действо, с натяжкой можно было назвать переездом. В понедельник пригнали из мебельного супермаркета здоровенный фургон с новой мебелью, и до полуночи собирали и расставляли её в новом доме. Во вторник перевезли с квартир личные вещи, бросив видавшую виды старую мебель на произвол. Короче, с удовольствием уменьшили счета на банковских карточках, и с энтузиазмом носились по комнатам, расставляя и распихивая.
Между тем, в этот день, за ужином, император сказал Иванову:
— Николай Сергеевич, не могли бы вы позвонить вашим друзьям и вызвать всех завтра утром на аудиенцию? Мне самому крайне неловко звонить, это всё-таки ваши друзья.
— Конечно, ваше императорское величество, сейчас же позвоню.
— Николай Сергеевич, мы с вами прекрасно понимаем, насколько нелепо звучит такое обращение в двадцать первом веке, но ведь вы и ваши друзья собираетесь отправиться в век девятнадцатый, поэтому, чтобы не отвыкать-привыкать и не попадать, впросак в будущем, в смысле – в прошлом, думаю целесообразно оставить все, так как есть.
— Согласен с вами, ваше императорское величество, и позвольте уточнить, кого вы имели в виду, говоря "собрать всех"? Меня, Петрова и Сидорова?
— Нет, я имел в виду обе семьи, в полном составе, вместе с детьми.
— Хорошо, ваше императорское величество, во сколько?
— В десять часов.
Иванов кивнул: "Будет сделано".
Вечерний звонок Иванова застал Сидоровых врасплох. Если Петровы ждали его, то у Сидоровых разговор с дочерью был впереди.
Дарья была похожа на мать, брюнетка с большими тёмными глазами, в которых пряталась насмешливая искорка, и с милыми ямочками на розовых щёчках. К переездам за свою недлинную жизнь она привыкла, и восприняла этот как обычный, очередной. Сидоровы в своей Дашеньке души не чаяли, и поэтому старались, по возможности, оберегать её от всех жизненных проблем. Вот и сейчас, Алексей, свой рассказ о произошедшем, как мог, сглаживал, тщательно подбирая слова, и страдальчески морщился, когда приходилось говорить страшные вещи.
Дарья слушала спокойно и внимательно, только улыбалась и поглядывала на мать, ожидая, наверное, что та засмеётся и скажет, что папа пошутил. Но мама не засмеялась, напротив, достала из сумочки кредитную карту и молча, положила на стол, и это все уже не было похоже на шутку.
— А кем мы там будем? — спросила Даша, — графьями, князьями или крестьянами? — и, не удержавшись, засмеялась.
— Почему обязательно графьями? — удивился отец, — ты вспомни, что было со всеми графьями в семнадцатом году. А крестьянствовать мы не умеем. Так что там, так же как и здесь, будем служивыми. Служить будем Родине.
— А как же школа, мой аттестат?
— Дашенька, так ты здесь окончишь школу, не волнуйся. Туда, — Алексей почему-то показал пальцем в потолок, — отправятся наши копии. А когда окончишь школу, сознания синхронизируем. Нынешние одиннадцать классов никак не меньше, чем гимназия, я думаю, ты там сможешь поступить в университет какой-нибудь, тот же Санкт-Петербургский. Сдать экстерном выпускные экзамены в гимназии, и поступить в университет.
— Я могу подумать или выбора у меня нет?
— Боюсь, что нет. Я же говорю, что здесь скоро жизнь закончится. Ты же взрослая, должна понять.
— Да, понимаю, а с подружками я смогу проститься?
— Зачем? Здесь всё останется по-прежнему. До… до катаклизма. Завтра император собирает совещание. Мы должны быть. Утром позвони в школу и скажи, что не сможешь прийти.
— Я сама позвоню классной, — сказала Ирина, — придумаю что-нибудь.
Петровы и Сидоровы вышли из дома в половине десятого. Идти было всего ничего, и через несколько минут они уже были у Иванова. Николай провёл их в зал на первом этаже, и рассадил по диванам и креслам. На все вопросы ответил "Потом", и пошел за императором.
Дарье император понравился сразу. Такой император не мог не понравиться шестнадцатилетней девушке. Николай вошёл в белом мундире с золотыми эполетами, голубая лента через плечо, на груди несколько звёздных орденов. Сидоров вскочил, приветствуя государя, за ним встали и все остальные, всё-таки люди были вежливые.