«Убить!» — ещё давило внутри, когда Иванов отпустил издающее хрипяще-булькающие звуки дергающееся тело.
Радости или облегчения от содеянного Иванов не испытывал. Ему было всё равно. Он защищался! Иванов огляделся — все трое лежали на снегу. «Кровь… Как много крови…» — отстранённо подумал Иванов. Эта мысль потянула за собой другую, заставившую начать оценивать произошедшее: «Надо быстрее уходить отсюда! и как можно быстрее!»
И тут Иванов почувствовал, что силы предательски покидают его, руки и ноги слабеют. От сладковатого запаха свежей крови начинает тошнить. Опасаясь потерять сознание, Иванов попытался сориентироваться, в какую сторону идти. Вдруг боковым зрением он уловил движение: к своему удивлению, Иванов обнаружил, что самый большой из противников пытается, встав на колени, подняться на ноги. Но это ему никак не удаётся. Иванов повернулся и стал смотреть на него. «Свидетель, — подсказал кто-то внутри Иванова. — Свидетель не нужен». Не оставляя тщетных попыток подняться, раненый верзила каждые несколько секунд бросал затравленные взгляды на своего палача. Иванов медленно двинулся к нему.
Понимая, что его ожидает, здоровяк, не сумев встать, попытался отползти. Окровавленные ладони он не отрывал от груди, поэтому ползти быстро не мог, и только судорожно сучил ногами по грязному снегу. «Не убивай!» — услышал Иванов то ли тихую мольбу, то ли стон раненого, но уже точно знал, что сделает в следующую секунду…
Почти без сил Иванов вернулся на остановку, где начался весь этот кошмар. На снегу он увидел свою меховую шапку, лежавшую с краю тротуара. Болезненно морщась, он нагнулся, поднял и осторожно натянул шапку на свою разбитую голову. Потом огляделся по сторонам. Ночная пустынная улица удивляла тишиной и спокойствием. Эта повисшая плотная тишина потрясла Иванова. Окружающему миру как будто не было никакого дела до разыгравшейся несколько минут назад трагедии. Лишь немые свидетели — фонари равнодушно лили в морозный воздух свой безразличный свет. Тёмные окна домов, спящих по другую сторону дороги, казались безжизненными, но это не означало, что оттуда не могли видеть драку. «Быстрее!» — подгонял себя Иванов, уходя всё дальше от страшного места.
Озираясь, Иванов прошёл два квартала. Его никто не остановил и не преследовал. На пустынном перекрёстке он перешёл на другую улицу и, завидев приближающийся свет фар, поднял руку.
Желающий подзаработать частник сам услужливо распахнул заднюю дверцу стареньких «Жигулей». Иванов, изображая подвыпившего гуляку, заплетающимся языком произнёс название улицы, куда ему надо доехать. В цене сошлись быстро.
В машине Иванов устроился на заднем сиденье и всю дорогу прикидывался спящим.
От тепла салона и звука мирно урчащего мотора нервное напряжение стало спадать. Насытившийся кровью зверь, так страшно вызванный к жизни, уходил в темноту подсознания. Вместе с ним уходили и остатки сил. И возвращалась боль…
Не доехав до нужного адреса пары улиц, Иванов расплатился и, стараясь не застонать, кое-как выбрался из машины. Он сделал вид, что собирается идти в обратную сторону. И только когда «Жигули» скрылись из виду, повернул к нужному дому.
Держась за стены, Иванов скорее полз, чем шёл. Любой встречный прохожий мог бы решить, что человек очень сильно пьян. На счастье Иванова, ему никто не встретился. Он двигался, превозмогая жуткую боль во всём теле, двигался, заставляя себя делать шаг за шагом на грани потери сознания. Тошнило. Кружилась голова. Там, куда так стремился сейчас Иванов, его ждали. Но в сложившейся ситуации эта квартира становилась опасным местом для всех её обитателей.
Ему не сразу удалось открыть кодовую дверь подъезда — не хотели слушаться дрожащие пальцы. По лестнице, опираясь на старые толстые перила, он медленно поднялся на третий этаж. Вот наконец и квартира! Он всё-таки дошёл. Искать и доставать ключи — на это не было сил. После двух длинных и нескольких коротких звонков Иванову ещё пришлось постоять у железной двери. Секунды ожидания казались вечностью. Иванов ещё раз успел нажать на кнопку звонка прежде, чем послышались мягкие шаги и, хотя в двери имелся глазок, знакомый и родной голос спросил:
— Кто?
— Лена, это я, Саша… Открой… — прохрипел Иванов.
— Саша? Что с тобой? — в голосе за дверью послышались нотки тревоги. — Ты пьян?
— Да нет же. Посмотри в глазок! — Силы и терпение были на исходе. Иванов чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он прислонился спиной к двери, стараясь не упасть. Снова подкатывался к горлу приступ тошноты.
— Одну минутку, — отозвалась женщина, и послышался звук открываемых замков.
— Ох, Господи! Ты весь в крови! — открывшая дверь молодая женщина явно испугалась вида представшего перед ней ночного гостя, которого качало из стороны в сторону.
— Попал в аварию, — Иванов пробурчал первое, что пришло в голову.
— Входи, входи, — пропустив ввалившегося Иванова, Лена стала суетливо закрывать дверь на все замки.
— Ты извини, что так поздно… — начал оправдываться Иванов. — Задержался… Не предупредил…
— Саша, тише, дочка спит, — смутившись, прервала его хозяйка. — Ты всё-таки пьян. Пойдём на кухню.
Только теперь, сконцентрировав расплывающееся внимание, Иванов разглядел, что дверь, ведущая в спальню, не плотно прикрыта, и через образовавшуюся щель голубой лентой выливается неяркий свет ночника. Иванову вдруг стало очень тоскливо — всё, что он создавал с таким трудом: весь этот уют, дом, семья, — всё это теперь может разрушиться, исчезнуть, пойти прахом! И виноват в этом только он сам, потому что ошибся! А ошибаться ему было нельзя! И теперь ему самому нужна была помощь. Но вызов «скорой» или поездка в больницу — исключались.
— Нам срочно нужно уезжать! Я только немного отлежусь… Лена, никаких больниц, ты слышишь?.. — попытался предупредить он.
Но супруга остановила его протестующим жестом:
— Всё нормально, Саша. Идём! — и бесцеремонно схватив за рукав, потянула Иванова на кухню. На возражения не оставалось сил. Снимать пальто и ботинки он не стал. Сев на табурет возле стола, Иванов осторожно стянул с разбитой головы окровавленную шапку. Лена в ужасе запричитала:
— Господи! Да Боже ж ты мой! Что с тобой сделали! Живого места нет!..
— Молчи и слушай! — перебил Иванов, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. — Наташку завтра в садик не води… Из дома — ни ногой! Никому не открывай…
— Что случилось? — в глазах жены стояли слёзы.
— Дай воды, — попросил Иванов. Но выпить из протянутого стакана не смог — на втором глотке его вывернуло прямо на пол. Дальше он уже ничего не помнил…
Очнувшись, как будто на мгновение освободившись из цепких объятий небытия, Иванов почувствовал тяжёлую тупую боль в стянутой бинтами гудящей голове и слабость в руках и ногах. Кружилось всё вокруг. И кроме головной боли в мире не существовало ничего. Не в силах вытерпеть такие муки, Иванов застонал и закрыл глаза. Сознание снова покинуло его…
В следующий раз, медленно приходя в себя, Иванов отметил, что боль в голове стала терпимее, приступов тошноты не было, но тело отзывается режущей болью при каждом движении. Особенно она, тупая и ноющая боль, казалась невыносимой в груди в области сердца. Она не отпускала ни на минуту и не давала глубоко дышать, предоставляя возможность лежать только на спине. Иванов попытался приподняться, но с первой попытки на это не хватило сил. Он решил отдышаться.
Какой сейчас день? Иванов утратил чувство времени. Он всё помнил до того момента, как пришёл домой. И сейчас он узнавал знакомую обстановку. Значит, он у себя в квартире. А как раз это нужно срочно исправить! Он подвергает жену и дочку смертельной опасности. Сколько же времени он здесь находится? И что сейчас — день или ночь, рассвет или сумерки? Плотно занавешенное тяжёлыми шторами окно почти совсем не пропускало света. Его хватало только на то, чтобы различать очертания предметов в комнате. Очень хотелось пить. Иванов медленно повернул забинтованную голову: возле кровати на стуле стоял наполовину полный стакан с водой. «Пожалуй, скорее наполовину пустой», — усмехнулся про себя Иванов, и, негромко постанывая, потянулся за стаканом правой рукой. Боль в груди от этого движения стала расти и множиться, но Иванов усилием воли всё же дотянулся до цели и, не обращая внимания на режущую боль, стал жадно пить прохладную воду. Утолив жажду, он другой рукой, не спеша, поставил пустой стакан на место и расслабился. Эта операция стоила больших усилий. Через несколько минут боль в груди стала медленно отступать. Полежав ещё немного, Иванов осторожно ощупал себя: руки целы, ноги на месте, голова, хоть и перебинтована, но похоже, что цела, а вот с левой стороны груди на уровне сердца, ближе к солнечному сплетению он обнаружил две выпирающие шишки. «Сломаны рёбра, — сразу поставил себе диагноз Иванов. — А могло быть и хуже — пуховик спас, спасибо ему!». Сейчас он без эмоций уже не мог думать о произошедшем на остановке и о себе самом, оказавшемся в таком незавидном положении. Надо было подниматься и действовать! Надо спасать семью! Но на это нужны силы… Силы…