постольку интеллигенция,
поскольку они честны.
«Нет пороков в своем отечестве».
Не уважаю лесть.
Есть пороки в моем отечестве,
зато и пророки есть.
Такие, как вне коррозии,
ноздрей петербуржской вздет,
Николай Александрович Козырев
небесный интеллигент.
Когда он читает лекции,
над кафедрой, бритый весь —
он истой интеллигенции
уиплующий в небо перст.
Воюет с извечной дурью,
для подвига рождена,
отечественная литература —
отечественная война.
Какое призванье лестное
служить ей, отдавши честь:
«Есть, русская интеллигенция!
Есть!»
КНИЖНЫЙ БУМ
Попробуйте купить Ахматову.
Вам букинисты объяснят,
что черный том ее агатовый
куда дороже, чем агат.
И многие не потому ли —
как к отпущению грехов —
стоят в почетном карауле
за томиком ее стихов?
«Прибавьте тиражи журналам»,
мы молимся книгобогам,
прибавьте тиражи желаньям
и журавлям!
Все реже в небесах бензинных
услышишь журавлиный зов.
Все монолитней в магазинах
сплошной Массивий Муравлев.
Страна поэтами богата,
но должен инженер копить
в размере чуть ли не зарплаты,
чтобы Ахматову купить.
Страною заново открыты
те, кто писали «для элит».
Есть всенародная элита.
Она за книгами стоит.
Страна желает первородства.
И, может, в этом добрый знак.
Ахматова не продается.
Не продается Пастернак.
ШКОЛЬНИК
Твой кумир тебя взял на премьеру.
И Любимов — Ромео!
И плечо твое онемело
от присутствия слева.
Что-то будет! Когда бы час пробил,
жизнь ты б отдал с восторгом
за омытый сиянием профиль
в темноте над толстовкой.
Вдруг любимовская рапира —
повезло тебе, крестник! —
обломившись, со сцены влепилась
в ручку вашего кресла.
Стало жутко и весело стало
от такого событья!
Ты кусок неразгаданной стали
взял губами, забывшись.
«Как люблю вас, Борис Леонидович!
думал ты, — повезло мне родиться.
Моя жизнь передачей больничною,
может, вам пригодится.,.»
Распрямись, мое детство согбенное.
Детство. Самозабвенье.
И пророческая рапира.
И такая Россия!..
Через год пролетал он над нами
в белом гробе на фоне небес,
будто в лодке — откинутый навзничь,
взявший весла на грудь — гребец.
Это было не погребенье.
Была воля небесная скул.
Был над родиной выдох гребельный —
он по ней слишком сильно вздохнул.
Суздальская богоматерь,
сияющая на белой стене,
как кинокассирша
в полукруглом овале окошечка!
Дай мне
билет,
куда не допускают
после шестнадцати...
Невмоготу понимать все.
МУРОМСКИЙ СРУБ
Деревянный сруб,
деревянный друг,
пальцы свел в кулак
деревянных рук,
как и я, глядит Вселенная во мрак,
подбородок положивши на кулак,
предок, сруб мой, ну о чем твоя печаль
над скамейкою замшелой, как пищаль?
Кто наврал, что я любовь твою продал
по электроэлегантным городам?
Полежим. Поразмышляем. Помолчим.
Плакать — дело, недостойное мужчин.
Сколько раз мои печали отвели
эти пальцы деревянные твои...
ДИАЛОГ ОБЫВАТЕЛЯ И ПОЭТА О НТР
Моя бабушка — староверка,
но она —
научно-техническая революционерка.
Кормит гормонами кабана.
Научно-технические коровы
следят за Харламовым и Петровым,
и, прикрываясь ночным покровом,
сексуал-революционерка Сударкина,
в сердце,
как в трусики-безразмерки,
умещающая пол-Краснодара,
подрывает основы
семьи,
частной собственности
и государства.
Научно-технические обмены
отменны.
Посылаем Терпсихору —
получаем «Пепсиколу».
И все-таки это есть Революция —
в умах, в быту и в народах целых.
К двенадцати стрелки часов крадутся —
но мы носим кварцевые, без стрелок!
Я — попутчик
Научно-технической революции.
При всем уважении к коромыслам
хочу, чтоб в самой дыре завалющей
был водопровод
и движенье мысли.
За это я стану на горло песне,
устану —
товарищи подержат за горло.
Но певчее горло
с дыхательным вместе —•