То же самое, только без всякой ссылки на философию, разъяснял следователь Комаров своим жертвам: евреи – поголовно шпионская нация, с которой социализм не построишь[9].
Никаких следов чесноковской брошюры не нашли, так что, возможно, то, что было еще в замысле, быстро распространившийся слух превратил в реальность. Но без агитпроповского «обоснования» столь масштабная, поистине ошеломительная акция обойтись все равно не могла, его непременно надо было подготовить заранее. Даже если брошюру Чеснокова еще не успели напечатать, то подготовить ее он был уже должен. Именно он – чем иначе объяснить внезапное вознесение безвестного «философа» на вершину партийного Олимпа и столь же внезапное его низвержение, едва Сталин испустил дух?
Стремительно действовавший, словно боявшийся упустить время, Берия, освободив врачей, тут же предложил «коллективному партийному руководству» восстановить Еврейский театр и начать издание газеты на идиш. Это было ему поставлено в вину после его ареста 26 июня 1953 года – и на следствии, и в суде[10]. Доносы продолжали сыпаться – об очередных проявлениях «национализма». Лубянка составляла на основании этих доносов свои «справки» и посылала их в ЦК[11]. Воспрянувшее духом ядро Союзa писателей забросало ЦК призывами «не ослаблять борьбу с теми, кто любит литераторов только одной национальности».
В данном случае имелся в виду Константин Симонов, который настолько, любил эту «одну национальность», что не миновал участия в травле критиков-«космополитов», хотя – знаю из первых рук – впоследствии горько сожалел об этом[12]. Он был совестливый человек и относился к себе с достаточной долей критичности, никогда не выдавая себя за непогрешимого.
Активный погромщик, который, напротив, никогда не сожалел о том, что он погромщик, – поэт и драматург Анатолий Софронов – разработал анкету для членов Союза писателей, где они должны были ответить и на такой вопрос (п. 31): «Национальность супруга. Если вдов или разведен, указать национальность прежней жены (мужа)»[13]. Умом никогда не отличался, но тут, пожалуй, превзошел сам себя: просто списал этот пункт из проверочных листов на арийскую чистоту в нацистской Германии.
…Юридическая реабилитация казненных еаковцев состоялась лишь 22 ноября 1955 года – со времени смерти их главного палача – Иосифа Сталина прошло уже два с половиной года. Все это время кремлевский ареопаг, занятый своими партийными интригами и бешеной борьбой за власть, не смел бросить в игру эту карту, опасаясь, что противник (противники) используют ее один против другого. Единственно что исчезло с газетных страниц и изо всех документов, подлежавших оглашению хотя бы в узком кругу, это слово «еврей». На него было наложено табу. Вместо него продолжали быть в ходу прозрачные эвфемизмы: все те же космополиты, сионисты, агенты Джойнта, враги русской культуры… Эту игру в слова молчаливо приняли и защитники еврейского достоинства: имея в виду антисемитов, они употребляли более широкое и достаточно безликое словечко «шовинисты». Но всем без исключения, в том числе и самым «темным» читателям, было ясно, о ком и о чем идет речь. Тема попрежнему оставалась взрывоопасной.
В начале апреля 1953 года Хрущев направил закрытое письмо всем низовым парторганизациям с требованием не комментировать опубликованное в прессе сообщение о реабилитации врачей и вообще ни при каких условиях не обсуждать тему антисемитизма на партийных собраниях[14]. В сущности, это был ответ на разосланное тремя днями раньше по тем же адресам письмо Берии, где тот, напротив, предложил довести до сведения членов партии то, что арестованных врачей избивали за их еврейское происхождение по прямому указанию Сталина[15].
На XX съезде (февраль 1956 года) Хрущев развенчал в своем историческом докладе «культ личности» Сталина, но тему организованного низвергнутым кумиром государственного антисемитизма обошел молчанием. К этому времени еще были в добром здравии и на ключевых постах члены Военной коллегии Верховного суда СССР: И. Матулевич, И. Детистов, И. Зарянов, А. Суслин, Л. Дмитриев и В. Сюльдин, под чьим председательством были вынесены десятки жесточайших приговоров ни в чем не повинным «агентам мирового сионизма» (в том числе и смертные, приведенные в исполнение), но к ответственности за это их не привлекли[16].
Несмотря на то, что сталинской политике в самых одиозных и шокирующих формах ее проявления был вроде бы дан отбой, попытки вытеснить евреев из науки и культуры не прекращались. Иногда они даже приносили эффект. На 1 октября 1955 года в СССР было 24 620 научных работников-евреев, или 9 процентов от всего состава научных работников, и они стояли в этом списке на втором месте среди всех этносов Советского Союза[17]. Это были те, кто заняли свои позиции в науке еще до разгула государственного антисемитизма и кого не успели вычистить. Но дальше, год за годом, процент стал резко падать, а соответствующие статистические данные перестали появляться.
Крупные акции типа пресловутого сионистского заговора на Лубянке, дел еаковцев или врачей больше не планировались, но по «мелочам» вектор государственной политики в этом вопросе был вполне очевиден и проявлял себя на каждом шагу. Приведу один, кажущийся, наверно, совсем уж ничтожным, пример, но тем, кому знакомы советские нравы, он может сказать о многом. В 1955 году, когда, казалось, с антисемитизмом покончено и страна вернулась к «ленинскому интернационализму», вышла книга воспоминаний одного из лидеров партизанского движения на Украине – Петро Вершигоры «Люди с чистой совестью», и там был выведен один из героев-партизан по кличке Колька Мудрый. «Я никогда не знал, – отметил Вершигора, – что самый смелый автоматчик третьей роты Колька Мудрый был еврей». Эта фраза – единственная во всей многостраничной книге – устранена цензурой из всех последующих изданий.
Еврейская тема по-прежнему не сходила со страниц закрытых партийных документов и все время находилась в поле зрения кремлевских руководителей. Зациклившись на ней, они непременно окрашивали в специфические национальные тона самые разные внутренние и международные события, как будто она беспрерывно сидела занозой в их мозгах.
Еще летом 1953 года, когда казалось, что пресловутая тема «еврейского засилья» перестала довлеть над хозяевами Кремля, в Будапешт полетели призывы «устранить из высшего руководства Венгерской партии трудящихся (то есть правящей, коммунистической. – А. В.) лиц еврейской национальности»[18]. Когда в июне 1956 года в Венгрии проявились открыто первые признаки недовольства, вылившиеся через несколько месяцев в подавленную танками революцию, Хрущев командировал в Будапешт Михаила Суслова, и тот в своем секретном докладе на свой, привычный ему, лад сразу же обозначил виновных; «Под флагом привлечения к руководству более авторитетных и опытных кадров, среди которых большинство составляют товарищи еврейской национальности, имеется тенденция еще более отодвинуть от руководства более молодые кадры венгерской национальности»[19] (то есть выучеников советских партийных академий – А. В.).
Можно было бы подумать, что это не более чем личный «пунктик» самого Суслова, который не в силах расстаться со своими стойкими убеждениями насчет места евреев в советской империи. Но это не так. Суслов хорошо знал, что его суждения по этому вопросу полностью совпадают со взглядами нового кремлевского лидера. Еще за месяц до командировки Суслова в Будапешт, в мае 1956 года, в Москву, по приглашению советского правительства, приехала делегация французской социалистической партии ко главе с ее генсеком – Коммэном. Особо настойчиво французы хотели узнать,, покончено ли в Советском Союзе с «направляемым антисемитизмом». Хрущеву повезло: их вопросы были лишены конкретики, которая могла бы его поставить в неловкое положение, и он отделался общими фразами, которые, однако, выдают с головой образ его мыслей.