Комендант, коверкая русские слова, долго говорил о фюрере и великой Германии, требовал выполнять поставки для оккупационных властей, выдавать партизан и тех, кто помогает или сочувствует им.
Нe знаю, что испытывал В. Ф. Гудыно, лежа в сене и слыша разглагольствования врагов, подумается, что он не раз брался за маузер. Наконец сборище закончилось. Жители, понурив головы, расходились по домам. Гитлеровцы уселись в сани и выехали из деревни.
Переборов болезнь, морозной ночью В. Ф. Гудыно собрался в путь.
— Обстановка вынуждает нас укрыться в глубоком подполье, а многих — уйти из района. Но мы вернемся весной, когда оденется лес, и снова будем бороться, — заверил он нас, своих юных спасителей.
Вскоре как тень пропал в сгустившемся ночном мраке…
Фашисты ужесточали репрессии. Устраивали облавы, арестовывали всех, на кого падало хоть малейшее подозрение. За советскими и партийными активистами началась настоящая охота.
Вечерний сумрак опускался на землю, когда каратели нагрянули в Межегость. Здесь в родительском доме скрывался от фашистских ищеек руководитель Заборской подпольной организации Владимир Васильевич Петраченко. Больной, с высокой температурой, метался он в беспамятстве на кровати за цветастой занавеской. Грубо оттолкнув мать с порога, гитлеровцы ворвались в дом, оборвали занавеску и подняли больного с постели. Под усиленной охраной увезли Петраченко в Россоны, а оттуда переправили в Полоцк. Во время очередного наезда в Покотино гитлеровцы схватили Якова Кагана. Его увезли в Дретунь. Через некоторое время дошла до нас весть, что Владимира Васильевича Петраченко повесили в Полоцке, а Якова Кагана подвергли мучительной смерти: раздели донага и обливали водой на морозе до тех пор, пока он не обледенел. Погибли славные люди, коммунисты, которые, не страшась смерти, неустанно разоблачали звериное лицо фашизма, поднимали и воодушевляли народ на борьбу с заклятым врагом человечества.
Однажды по случаю воскресенья в Заборье в помещении бывшего сельского клуба состоялась вечеринка. Молодежь тянулась друг к другу: тяжелое время сближало людей. А вечеринка — это легальная возможность встретиться, обменяться информацией, решить назревшие вопросы.
Было темно и морозно, скрипел под ногами снег. Хотелось в тепло хаты, но мы со Степаном Поплетеевым и Георгием Ворохобовым терпеливо стояли возле крылечка и приглядывались ко всему происходившему в деревне: опасались внезапного налета карателей. На вечеринках гитлеровцы искали листовки и оружие, поэтому приходилось быть начеку. Скрипела дверь, входили в хату ребята и девчата, прибывшие из окрестных деревень. Незаметно из темноты подошли Василий Журавлев и Михаил Иванов, а за ними — Анна Лопатко, Нина и Антонина Поплетеевы, сестры Валентина и Евгения Ворохобовы.
— Дела дрянь, — начал Иванов, круглолицый, крепко сбитый хлопец. — Немцы под Москвой, по всему фронту, если верить их пропаганде, наступают.
— Не пора ли и нам, невоеннообязанным, браться за оружие? — нахмурился Журавлев.
Ему никто не ответил, и неизвестно было, о чем говорило это молчание — о согласии или нет.
— Я согласен с тобой, — поддержал друга Иванов.
Ими давно владело желание сделать что-нибудь против ненавистного «нового порядка». Они тяготились отсутствием возможности пустить в ход оружие. У Михаила был припрятан станковый пулемет «максим» с запасом патронов. Особенно нетерпелив был Василий.
— К черту гитары и балалайки, когда надо браться за оружие! — повысил голос Журавлев.
Девчата потянули Василия и Михаила за угол хаты.
— Вы что, очумели? — замахала на них руками Антонина Поплетеева. — Услышать могут те, кто не умеет держать язык за зубами.
— И пусть слышат! — не унимался Журавлев.
— Василий, успокойся! Не надо горячиться. Тоня права. Этак вы загубите все дело. Больше терпения, ребята, — пыталась урезонить Василия Нина Поплетеева.
— Думайте, что хотите, а я решил поступить в полицию, выбрать момент и рассчитаться за все злодеяния с комендантом россонского гарнизона, а заодно с его приспешниками, — неожиданно заявил Журавлев.
Нет, такое решение Василия комсомольцы поддержать не могли. Мы понимали, что в борьбе с фашистами и их ставленниками все средства хороши, но только не уход в полицию. Однако Журавлев, вопреки общему мнению комсомольцев, вскоре стал полицейским. Молодежь начала сторониться его: закралось в душу недоверие.
Однажды на исходе дня за околицей деревни послышалась стрельба, а вечером прополз слух: арестовали Василия Журавлева и Михаила Иванова. Выяснилось, что они стреляли из засады в полицейского, но промахнулись. Скрыться от погони не удалось. Следы на снегу выдали ребят. Опасность нависла и над другими подпольщиками, так как, не имея опыта в подобных делах, все открыто общались между собой.