Неожиданно наткнулись на знакомого Никиту Ступакова, заведующего военным отделом райкома партии. Лежал он в крапиве, зажав в руке карабин, в неестественной с пугающе-желтым, в испарине лицом. Мне показалось, что Ступаков ранен: временами его била судорожная дрожь, но крови не видно. Приподняв за плечи, я почувствовал, что он стал приходить в себя. Наконец встрепенулся, открыл глаза и, узнав нас, возмутился.
— Вы… вы почему здесь? Кто вас сюда направил? Я спрашиваю: почему вы здесь?
— Никита Ануфриевич, что с вами? Вы ранены? — спросил я в свою очередь.
— У меня ма-ля-рия-я, — заикаясь, произнес он, преодолевая накатившую волну приступа.
— А вы как попали сюда? — поинтересовался Поплетеев.
— Идем за фронт, — приподнимаясь, ответил Ступаков. — А тут проклятый приступ малярии. Помогите мне подняться, ребята.
Мы взяли его под руки и поставили на ноги. Несколько минут Ступаков стоял, раскачиваясь на нетвердых ногах, потом приказал:
— Дайте мне карабин и — немедленно домой! Слышите? Сию же минуту! Чтоб и духу вашего…
И, схватив карабин, ринулся в бой.
Приказ есть приказ. Уходим домой. А сзади раздавались то продолжительные, клокочущие в ярости, то короткие, отрывистые очереди наших станковых пулеметов.
— Во дают! — с восхищением заметил Степан.
Мы шли все дальше и дальше лесными тропами, временами останавливались и прислушивались к продолжавшейся стрельбе.
Солнце, склонившееся к закату, светило ярко и сильно. От пережитого стучало в висках. До обидного жаль было, что первая попытка добыть оружие закончилась так неудачно.
Август сорок первого прошел без изменений. Люди, оторванные от Большой земли, тяжело переживали оккупацию. Не знали, что происходит на фронте. Печалились и горевали, с надеждой посматривали на восток, прислушивались, доносится ли гром пушек, гонит ли Красная Армия гитлеровцев назад. А окруженцы все прибывали и прибывали в наши урочища: раненые, контуженые, обожженные. Их надо кормить и лечить.
Рядом с открытой в дневное время жизнью у комсомольцев и молодежи по ночам шла другая, утаиваемая от посторонних глаз, полная забот и тревог. Редко кто из ребят ночевал дома. С наступлением темноты мы уходили в лес к раненым и больным красноармейцам, несли им продукты, медикаменты, перевязочный материал. Они терпеливо ждали нашего прихода и каждый раз встречали радостными возгласами.
У костра завязывались задушевные беседы. В одной из групп красноармейцев старшим оказался молодой, стройный горьковчанин Кузьмичев (за давностью не помню его имени и отчества), в гимнастерке без знаков различия. Под ней вся спина у него была густо иссечена осколками. Раны при перевязках причиняли ему невыносимую боль.
Однажды мы стали свидетелями жарких споров между бойцами. Речь шла о выходе из окружения, о маршруте движения. Красноармейцы разделились на две группы: одни, несмотря ни на что (в том числе и Кузьмичев) настаивали на переходе линии фронта, а другие предлагали остаться на месте и начать партизанскую борьбу. Спорили до хрипоты, но ни к какому определенному решению не пришли.
Перед теми, кто намеревался уходить, стояла задача с многими неизвестными: каким двигаться маршрутом? К этому времени было ясно одно: в сторону Невеля и Великих Лук идти бессмысленно. На этом направлении — наибольшая концентрация вражеских войск, и найти лазейку в их боевых порядках вряд ли удастся.
Расставаясь с нами, Кузьмичев попросил:
— Ребята, достаньте карты.
— Какие?
— Любые школьные.
Назавтра в полдень, искупав коней в Каречно, со Степаном Поплетеевым и Ваней Кузяковым отправились мы в деревню Заборье, в родную школу, расположенную на берегу озера Оптино. Через окно проникли в помещение. В коридоре и классах стояла гулкая, непривычная тишина. А ведь совсем недавно в школе кипела жизнь, интересная, насыщенная многими событиями. Работала комсомольская организация и самодеятельные кружки. Здесь меня принимали в комсомол.
Захожу в свой класс. Тихая грусть охватила меня: когда же снова придется сесть за парту? А услужливая память стала восстанавливать одну за другой картины из школьной жизни. Вспомнилось, как под руководством учителя Василия Николаевича Тишкевича старшеклассники учились стрелять из мелкокалиберной винтовки, метать гранаты, ориентироваться на местности, ходить по азимуту, защищаться и нападать с помощью малой саперной лопатки, бинтовать раненых. Словом, учились всему, что могло пригодиться на войне.