Но не из одних побед складывалась партизанская борьба. Не все и не всегда получалось так, как хотелось бы. Приходилось испытывать и горечь поражений, и горечь утрат.
После первого удара по «железке» фортуна отвернулась от партизан батальона. Последующие операции по подрыву рельсов были неудачными. Гитлеровцы приняли дополнительные меры по усилению охраны дороги. Между станциями Новохованск и Клястицы курсировали два бронепоезда. Пришлось искать иные пути, менять тактику. Выход нашли.
Группы партизан стали расстреливать из засад проходившие вражеские эшелоны с живой силой и техникой, применяя бронебойно-зажигательные пули.
Одну из групп в количестве 30 человек возглавил Н. В. Комаров. Днем мы вышли на опушку леса. В нескольких километрах от нас виднелись башня водокачки на станции Клястицы и находившиеся там постройки. На путях дымил паровоз. К станции примыкали дома местных жителей. Незамеченные охраной, мы подползли к дороге и залегли в мелком кустарнике. Ждали недолго. Вдали послышался шум. Из леса, рассеивая по откосам клочья дыма, шел в сторону фронта поезд. Когда он приблизился к нашей засаде, командир подрывной группы Петр Серафимович двумя выстрелами из ПТР поразил паровоз. Из пробитого пулями котла вырвались тугие струи белого пара. Паровоз вскоре остановился. Комаров взмахнул рукой, и по вагонам ударили партизаны из пулеметов и винтовок бронебойно-зажигательными пулями. Ребята вошли в азарт, многие стреляли стоя. Загорелся один вагон, за ним другой — и пошло полыхать пламя огня и взрывов.
Для гитлеровцев нападение среди белого дня явилось полнейшей неожиданностью. Они растерялись. В первые минуты не показывались из вагонов, но, когда огонь и взрывы боеприпасов стали подбираться к ним, начали выскакивать и отстреливаться. На станции всполошилась охрана. С крыши водокачки застрочил пулемет. Он бил лихорадочно, длинными очередями. Гитлеровцы из гарнизона вышли на помощь своим.
— Отход! — подал команду Комаров.
В итоге этой диверсии сгорело 4 вагона с боеприпасами, погибло много гитлеровцев, не успевших убежать от огня и взрывов.
Снова мы за рекой. Мы — это Иван Усвайский, Сергей Самуйлов, Василий Петраченко, Петр Штыков, Владимир Афанасьев, Лидия Никуленко и я.
Разведчикам нужно многое успеть за день: выйти на подступы к гарнизону противника, проследить за поведением гитлеровцев, чтобы они не застали врасплох жителей деревень и не сорвали работы по уборке зерновых на заречных полях, попутно разведать новый маршрут для выдвижения подрывников к «железке».
Многое нам по силам, но не было, пожалуй, у нас тогда более важной задачи, чем оградить от опасности местных жителей, работавших на полях.
На подходе к деревне Нивье приостановились в кустарнике. Осмотрелись. Рядом с ее восточной окраиной лесистая горка, крутая, обрывистая, с грудой больших камней-валунов на вершине. Оттуда хорошо видна деревня и подступы к ней.
— Что-то там не то, — нахмурился Иван Усвайский, старший группы. — Солнце уже высоко, а хаты с закрытыми ставнями, как будто люди еще не проснулись.
Деревня казалась пустынной. На первый взгляд, никаких признаков опасности. Но мы знали, что тишина на «нейтралке» обманчива. Она часто таила в себе угрозу — можно наскочить на вражескую засаду. На душе стало неспокойно. Вся радость от прелести яркого дня вмиг улетучилась.
Афанасьев, рассматривая окрестности в оптический прицел снайперской винтовки, шумно втянул носом воздух, сказал внятно:
— Нюхом чую — фашистом пахнет. Убей меня гром — фашистом!
— Тишина и безлюдье — верный признак того, что где-то затаились гитлеровцы, — заволновалась Лидия Никуленко, — нарвемся на них, как в прошлый раз.
— Что б их на мине разнесло в клочья, если они и сегодня подставят нам ножку! — с возмущением заметил Самуйлов.
— Может, они, душегубы, смотрят на нас с верхушки какого-нибудь дерева и не стреляют, ждут, когда мы выйдем на открытое место, — высказал предположение я.
— От этого фона можно ждать любого подвоха, — отозвался Штыков, — Такое ощущение, что какой-то вражина все время целится мне в голову. Ты представляешь, Володя, в такую голову и шарахнуть куском свинца!