вражеские офицеры остановить своих вояк. Они бежали в темноту. Одну из таких групп перехватили на засаде партизаны под командованием Николая Грибовского и пленили.
Прямо передо мной выросла фигура гитлеровца с автоматом. Палец привычно нажал на спусковой крючок, но… выстрела не последовало. В горячке боя я не заметил, что в магазине моего полуавтомата кончились патроны. Нервным холодком передернуло плечи, замерло сердце, мелькнула мысль: «Все теперь…» По гитлеровец, словно с разбегу наткнувшись на невидимое препятствие, дернулся и со стоном повалился на землю. Его прошила очередь из автомата.
— Юноша, не зевай! — раздался за спиной голос моего спасителя Ивана Оськова.
Подхватив трофейный автомат, он подал его мне и, пустив впереди себя короткую очередь, побежал дальше, туда, где рвались гранаты, дробно стучали пулеметы.
Вскоре утихла стрельба, крики. Все кончено. Победа! Уничтожено 40 гитлеровцев, 14 взято в плен. Захвачены богатые трофеи — оружие, склады, гардероб коменданта гарнизона с его парадным мундиром и всеми регалиями, личное оружие…
— Здорово мы их, душегубов, разделали! — торжествовал разгоряченный боем Гореликов.
— Повезло нам, Семен! — Ефим Ковалев обнял друга.
— Надо же, расколошматили все-таки этот гарнизон!
Нашелся гитлеровец, ускользнувший от нас во время атаки. Он лежал в канаве, не стрелял и весь дрожал.
Выхватив у него карабин, Афанасьев засмеялся:
— Ну что ты дрожишь? Я же тебя не бью.
Оказалось, что гитлеровец страдал куриной слепотой, в панике бежал в противоположную сторону, наскочил на колючую проволоку, в клочья изорвал нательное белье.
В благополучном исходе операции по разгрому гарнизона решающую роль сыграли внезапность и дружный напор штурмовых групп.
Через два дня в отряде появился боевой листок, клеймивший позором фашистского вояку, с карикатурой на коменданта гарнизона. На листке был изображен пригорок, лес, конопля и комендант в фуражке с высокой тульей и железным крестом на френче в гневном порыве. Карикатура сопровождалась стихами:
Внизу был нарисован пенек осины, рядом — могила с крестом, на кресте продырявленная пулями каска, а на ней ворона. Дружный смех поднялся в лагере, когда партизаны увидели боевой листок. Рисунки выполнил Ч. В. Кукуладзе. Партизанскому художнику всегда поручали оформление боевых листков и плакатов на злобу дня. В них говорилось о неизбежном крахе фашизма.
Кроме рисунков и плакатов Кукуладзе писал и портреты наиболее отличившихся в боях партизан. В трудных партизанских буднях ярче раскрывались человеческие характеры народных бойцов — людей долга и верности Отчизне. Ч. В. Кукуладзе создал целую партизанскую галерею.
Едва успел поесть подогретые поваром Прохором Студенковым щи, как в столовую заглянул командир отряда Н. В. Комаров и приказал:
— Садись на своего иноходца и скачи в Горелицу. Разузнай обстановку.
Я поспешил к коновязи. Конь поднял голову от травы и радостно фыркнул. Он был приручен мной, охотно отзывался на голос и свист, отличался машистой иноходью и во время галопа мчался большими прыжками.
Вскочив в седло, я во весь опор помчался к Дриссе. В Горелице находился наш секрет. На правом берегу Дриссы в окопе с ручным пулеметом сидели Александр Ширяков и Леонид Федотенко. Вдоль левого берега — большак, а за ним — «нейтралка». Отсюда по прямой до вражеского гарнизона на станции Клястицы — рукой подать.
Уже при подъезде к реке почувствовал неладное. Послышался приглушенный рокот мотора, но непонятно было, откуда он доносился. Я стал вглядываться в небо, высматривая «раму». И ошибся. Гул слышался из-за реки. Я насторожился, конь тоже беспокойно стриг ушами. Что бы это могло значить? И тут произошло непостижимое: впереди за рекой, я даже глазам своим не поверил, из леса вырвался крытый грузовик и бойко покатился по большаку в сторону Краснополья. Чертовщина какая-то! Дорога на всем протяжении заминирована. Шагу ступить нельзя И вдруг — грузовик!
— Невероятно, — пробормотал я.
А между тем грузовик докатился до разобранного мостика и остановился. Ударил пулемет Александра Ширякова. Бронебойно-зажигательные пули прошили грузовик. Он съехал в кювет и зачадил. Прямо вверх, в небо, поднялся черный столб дыма. Из машины раздались крики и ругательства на немецком языке и внезапно оборвались. Спрыгнув с седла, я побежал к пулеметчикам.