Флавьер то узнавал, то не узнавал своего бывшего сокурсника, и это начинало его раздражать.
— Слушай, — сказал он, — давай рассуждать логически. Или жена тебя обманывает, или она в самом деле больна, или же почему-то притворяется больной. Ничего другого тут быть не может.
Жевинь дотянулся до пепельницы на письменном столе и мизинцем сбил с сигары столбик белого пепла. Он невесело улыбнулся:
— Ты сейчас рассуждаешь точно так же, как и я поначалу. Но я-то ведь точно знаю, что Мадлен меня не обманывает… а профессор Лаварен заверил меня, что она вполне нормальна. И зачем ей притворяться? Чего она этим добьется? В конце концов, никто не станет симулировать ради собственного удовольствия. Никто не будет торчать битых два часа в Булонском лесу. А это ведь лишь один пример из многих.
— Ты с ней об этом говорил?
— Ясное дело, говорил. Спрашивал, что она ощущает, когда вот так… грезит наяву.
— Что же она ответила?
— Что я напрасно беспокоюсь… мол, она не грезит, а просто на душе у нее тревожно, как у всех нас сейчас…
— Тебе не показалось, что она была недовольна?
— Показалось. Недовольна, а главное — смущена, растерянна.
— То есть, по-твоему, она лгала?
— Вовсе нет. Наоборот, по-моему, она была напугана… Я даже расскажу тебе… кое-что забавное. Ты не помнишь тот немецкий фильм, который мы смотрели «У урсулинок» году в двадцать третьем — двадцать четвертом… «Якоб Бём», кажется…
— Помню.
— А выражение лица героя, когда его застали в мистическом трансе? Он еще пытался все отрицать, оправдывался, старался скрыть свои видения? Так вот, и у Мадлен было такое же лицо, как у того немецкого актера… растерянное, будто пьяное, с бегающими глазами.
— Только не говори мне, что твоя жена впадает в мистический транс!
— Я так и знал, что ты это скажешь… Старина, поначалу и я к этому отнесся точно так же. Тоже возмутился… Не хотел признавать очевидное…
— Она ходит в церковь?
— Как и все, по воскресеньям ходит к мессе… Это скорее светская привычка…
— Но она не похожа на тех женщин, что предсказывают будущее?
— Да нет. Говорю тебе, в ней будто что-то отключается. Мгновение — и она уже где-то далеко…
— То есть это происходит помимо ее воли?
— Несомненно. Я достаточно давно за этим наблюдаю, знаю, как у нее начинается… Она чувствует приближение припадка, пытается двигаться, говорить… Встает, иногда открывает окно, будто ей не хватает воздуха… Или на полную мощность включает радио… тут, если я вмешиваюсь, шучу, болтаю с ней о чем-нибудь, ей удается сосредоточиться, собраться с мыслями. Извини, что я так много говорю, но… Нелегко передать, что с ней творится в такие минуты… Ну а если я делаю вид, что мне не до нее, что я рассеян, поглощен своими делами, тут-то все и происходит… Вдруг она застывает, глаза следят в пространстве за какой-то движущейся точкой… то есть мне кажется, что эта точка двигается… Она прикладывает руку ко лбу и минут на пять — десять, редко когда дольше, превращается в сомнамбулу.
— Движения прерывистые?
— Нет. Впрочем, я ведь никогда не видел сомнамбул. Только не похоже, чтобы она спала. Она рассеянна, не в себе, будто это не она, а кто-то другой. Я знаю, это глупо звучит, но лучше не скажешь: не она, а кто-то другой.
В глазах Жевиня отражалось подлинное страдание.
— Кто-то другой… — пробормотал Флавьер. — Дикость какая-то!
— Ты не веришь, что существует нечто… что может влиять на людей?
Жевинь бросил в пепельницу изжеванную сигару и стиснул руки.
— Раз уж начал, — продолжал он, — придется рассказать все как есть. Среди родни Мадлен была одна чудная особа. По имени Полина Лажерлак. Собственно, она приходится Мадлен прабабкой Как видишь, родство довольно близкое. Лет в тринадцать-четырнадцать… не знаю, как и сказать… в общем, она заболела, у нее были какие-то странные судороги… а те, кто за ней ухаживал, слышали непонятные звуки у нее в комнате.
— Стук в стену?
— Да.
— Шарканье по паркету, будто двигают мебель?
— Да.
— Ясно, — сказал Флавьер. — В этом возрасте с девочками нередко происходят подобные вещи. Никто не может их объяснить. Как правило, это быстро проходит.
— Ну, я в этом мало что смыслю, — продолжал Жевинь. — Во всяком случае, Полина Лажерлак так и осталась немного чокнутой. Она собиралась уйти в монастырь, потом не захотела принять постриг… В конце концов вышла замуж, а через несколько лет вдруг без всякой причины покончила с собой…
— Сколько же ей тогда было?
Жевинь вытащил из нагрудного кармана платок и промокнул губы.