– Замолчи! – заплакала я. – Никакую юбку я перед ним не задирала! Он… он… – всхлипывала я, размазывая тушь по лицу, – он мне очень сильно нравится, и он не такой, как ты считаешь! И я не такая! Если тебя в юности так использовали, а потом бросили, или ты сама юбки задирала, то это вовсе не означает, что и я тоже буду.
Она влепила мне пощёчину.
Не помню, чтобы она когда-либо била меня, тем более по лицу. Я разозлилась и замахнулась на неё в ответ. В тот момент я не думала о ней как о матери. Я видела перед собой врага – того, кто почему-то мешает мне; кто так неожиданно стал чинить препятствия. Мне показалось, что я убью её, если она хоть слово ещё скажет о Нике.
Подскочил отец, схватил меня за косу и запихнул в ванную, а там включил душ, и весь мой бесподобный наряд, вся моя косметика – всё это… Даже вспоминать страшно.
Я сидела в ванной, на моё лицо хлестала холодная вода, а я ревела навзрыд, слыша, как папа вырывает телефонный кабель и забирает с собой сам телефонный аппарат.
Я кричала им, что уже совершеннолетняя, но родители ушли, взяв с собой мои ключи от входной двери; испортив мой праздник первой и единственной в жизни весны; раздавив мою гордость, мою раскрывшуюся женственность… Они просто втоптали её, смешали с грязью, порубили на корню.
«Теперь Ник не позвонит. И даже если он догадается приехать к подъезду, то как я выйду из дома, как открою входную дверь? Изнутри она у нас без ключа не открывается. Ник подумает, что я его продинамила, не пришла на свидание. Потом он, скорее всего, позвонит пару раз, не услышит ответа и… всё! Он исчезнет из моей жизни навсегда. И я не смогу позвонить ему, никак не смогу оправдаться, я ведь постеснялась взять его номер телефона. Какая же я дура! Дура!.. – захлёбывалась я в слезах и соплях. – Почему я не взяла его номер телефона?!».
Проревев весь час свидания, я, кое-как справившись с рыданиями, вылезла из ванны в тот самый момент, когда кто-то позвонил в дверь. Прошлёпав мокрыми ногами, я прильнула к глазку. Там стоял Ник! Моей радости не было предела.
– Ник! – закричала я в замочную скважину. – Прости, что так вышло! Меня заперли дома. Ты долго ждал меня?
– Нет, недолго, – присел на корточки он, зачем-то оглядывая дверь. – Тебя случайно заперли или что-то произошло?
– Произошло… – созналась я, вытирая слёзы и поливая водой пол в прихожей (я даже не отжала одежду).
– И что же произошло? – допытывался он, ковыряясь в замке.
– Меня родители не хотели отпускать.
– Почему? Чем я им так не понравился?
– Мне кажется всем.
– А тебе я нравлюсь?
Я рассмеялась сквозь слёзы.
– Не могу дождаться ответа, – успел сказать Ник, прежде чем моя дверь распахнулась.
Замерев, я уставилась на Ника, открыв от удивления рот. Ничего себе домушник! И я совершенно забыла, в каком виде перед ним предстала. А он, оглядев меня с ног до головы, констатировал:
– Ну, всё... Титаник…
– Ой! – спохватилась я, но было поздно: Ник заскочил в квартиру и, прижав меня к стене, впился поцелуем.
Не помня себя от счастья после его реанимирующих мероприятий, я, так и не переодевшись в сухое, уже спустя пять минут выбегала с ним из подъезда.
– Слушай, – очнулась я от холодного ветра, – мне нужно переодеться, а то на твоём мотоцикле я закоченею и…
Но там не было мотоцикла. Он открыл мне дверцу машины.
– Я подумал, что в кино лучше не на мотоцикле ехать, а на машине. Садись скорее, пока не простудилась. Поехали ко мне. Сними своё мокрое пальто и надень мою куртку.
Шокированная, я уселась в машину. Ещё никогда не ездила на иномарках.
– Как называется эта машина, Ник? – прошептала я, трогая дорогую обивку салона. – Что это за марка?
– Да чёрт её знает! – завёл двигатель Ник, но потом, посмотрев на брелок ключей зажигания, сообщил: – Бентли.
– Она не твоя?
– Нет, у меня нет седана. А девушку в кино лучше возить на седане, не так ли?
Я покраснела.
– А чья тогда эта машина?
– Взял у друга.
– Хороший друг… – опешила я.
– Почему ты так решила?
– Он дал тебе дорогую машину.