– А куда ты его дел? – поразилась я, так как раньше и не подозревала, что мой папа был мотоциклистом.
– Куда дел, куда дел… – засопел старый байкер. – Мама твоя меня достала! Заставила продать. Она на него так ни разу и не села. Боялась. К тому же в нашем климате – это полная глупость. Мама, конечно, права была. Да и это только по молодости можно кататься с таким шумом и рисковать понапрасну. Взрослеешь и понимаешь, как всё это выглядит со стороны: совсем не солидно. Так, игрушки для юнцов, психов и дураков, которые кадрят всяких дур, глазеющих на них из окон! Зима же, лёд на дорогах, а он катается... Глупый пацан. Из простуд, наверное, не вылезает.
И папа со словами «Выпендрёжник фигов. Небось, сам эту махину в гараже собирал…» поплёлся к холодильнику за вкусненьким.
Видать, «выпендрёжник» задел за живое, так как спустя десять минут папа вернулся злой, с палкой от швабры и, хмуря брови, прогрохотал:
– Сейчас разберусь с ним. Чему он там улыбается? Выйду и как по шее надаю!
Я развопилась, развизжалась, загородила собой выход из квартиры, расставив руки в стороны. Затем схватила зонтик и принялась сражаться, как на шпагах, жалобно пища, что, мол, папа собрался опозорить меня.
– Я уже взрослая! – верещала я со слезами на глазах. – Не твоего ума дело, почему этот парень под окнами ошивается! Он же не к маме пришёл, а ко мне!
Но это я зря сказала. Папа побагровел, став похожим на разъярённого буйвола. Он даже промычал нечто похожее на «Му-у-у-у!», но тут, наконец, из кухни выскочила мама и принялась поливать «выпендрёжника» последними словами, что не могло не утихомирить «буйвола». Они ушли смотреть какую-то мыльную оперу по телевизору, и я смогла вернуться к рассматриванию загадочного парня за окном.
Может, я зря убежала от него утром, когда он заметил меня? Вдруг он намеренно уводил меня подальше от дома, чтобы я зашла в то кафе, где можно было бы познакомиться? А я, дурочка, струсила. Но к чему такие сложности?
В это время мой таинственный воздыхатель опёрся о мотоцикл и, скрестив ноги, уставился на меня, раскинувшись в самой соблазнительной позе.
Я уже не пряталась за шторой и открыто смотрела на него сверху вниз с таким суровым выражением лица, какое обычно бывает у болонки, смотрящей на сенбернара с высоты четвёртого этажа.
Тут знакомые девушки-близняшки из третьего подъезда нашего дома подкрались к моему мотоциклисту и, заигрывая, захихикали. Он обернулся к ним и что-то сказал, явно шутя, потому что… эти… две прошмандовки засмеялись ещё громче и непристойнее. Они старше меня, им, кажется, полтинник на двоих. Воображают себя такими взрослыми и всезнающими, что даже противно.
«Отвернись от них! – гипнотизировала я своего мотоциклиста, с досады заламывая себе руки. – Не смотри на них. Смотри только на меня. Они со всеми перегуляли, со всем районом. Ну же, красавчик, отвернись от них. Пожалуйста!».
Но парень оказался таким же, как и все мужчины на свете: близоруким. И с одной извилиной между ног, так как спокойно среагировал, когда к нему в карман куртки одна из девиц положила записку.
«Наверное, номер телефона дала, – леденела я от плохого предчувствия. – Какой парень откажется от смазливых, одетых не по погоде близняшек в мини-юбках и укороченных курточках? Говорят, ни один. Ну и пошёл к чёрту! Если узнаю, что ты развлёкся с этими шалавами (а я узнаю, как и все в нашем дворе), к окну ни разу в жизни больше не подойду. И плевать, если ты потом будешь часами здесь стоять. Я не выйду, а если и выйду, то не посмотрю в твою сторону. Вот так и знай, мне сверху видно всё!».
Мотоциклист, точно услышав мои мысли, резко поднял голову и, поправив свой обширный меховой капюшон, серьёзно посмотрел на меня. Мне даже показалось, что он испугался.