– Вы, мужики, отвратительные кобели! Вам всё равно, с кем. Главное, себя потешить, своё самолюбие. Даже если у вас у самих ни кожи ни рожи.
– Враки, враки! Это не про меня! Не про меня! – смеясь, отбивался Ник, перехватывая мои руки. – Ты же так не думаешь, нет ведь?
– Ко-бе-ли! – смеялась я, когда, зачерпнув с лавочки приличный ком снега, запустила им в Ника.
– Неправда, – тихо, но очень твёрдо произнёс он.
Я резко опустила руки с новыми снежками, потому что вдруг испугалась, что перешла некую грань. Что-то пошло не так. Ник изменился почти мгновенно, ощетинился, закрылся от меня... Он остановился посреди тротуара и, нахмурившись, смотрел на меня совсем не тем одурманенным, влюблённым взглядом, как ещё минуту назад.
– Прости... – прошептала и осеклась, заметив безмерное осуждение в его глазах. – Что я такого сказала? Так все говорят. Это просто шутка такая... про всех мужчин. Я... Ник, я не знала, что могу оскорбить этим.
Брови Ника вспорхнули вверх.
– Знаешь, – он задумчиво окинул меня взглядом, – мне, к сожалению, родители много не смогли объяснить, пришлось наступать на грабли, падать, набивать себе шишки, жалеть об ошибках... А моим приятелям не говорили по другой причине. Специально умалчивали.
– О чём не говорили?
– О том, что... к воспитанию мальчиков нужно подходить более серьёзно, чем даже к воспитанию девочек. Мальчик это носитель жизни, семени. Он не просто не может быть кобелём, он обязан быть внимательным и осторожным, разборчивым и последовательным. Носитель семени жизни не имеет права на ошибку, не имеет права непочтительно относиться к своему важнейшему органу и отравлять его порочными связями. Вопреки намеренно распространённому мнению, не все мужчины подверглись запланированной «мутации», впитав в себя незыблемые новые каноны извращенцев и традиции кобелей. Не всех удалось сломать, хотя модифицировалось уже девяносто пять процентов мужского населения твоего мира. Все они носители семени смерти.
От этих слов я невольно отступила назад.
– Почему смерти? – не могла согласиться я. – Жизнь цветёт и продолжается, население плодится ускоренными темпами как раз благодаря кобелям. Уже много тысяч лет. Кобели устраивают себе победные военные марш-броски, заводят гаремы или просто скрытно изменяют своим жёнам, дополнительно плодя на стороне по парочке отпрысков в год.
– Это агония, – чуть слышно произнёс Ник, смотря сквозь меня. – Настоящие, живые люди уже давно уничтожены. Здесь нет людей. Здесь только камеры для смертников. Камер нужно много...
Похолодало.
Резко так, неожиданно. Или я сама похолодела...
Дежавю...
Фраза «здесь нет людей» обрушилась на меня подобно грандиозному землетрясению. Меня буквально погребло под обвалами моего... мира. Господи, что же это такое?! Где я слышала эту фразу?! Прямо наизнанку вывернуло, прожгло сердце, стало трудно дышать. Точно мне напомнили о невыполненной работе; о долге, что не исполнила; о цели, что не смогла достичь; о битве, что проиграна в неравном бою. И о времени, которого почти не осталось, чтобы сделать нечто важное, чтобы...
Спасти...
Исцелить...
Сохранить...
Ощутив спиной фонарный столб, я прислонилась к нему и закрыла глаза, пытаясь вспомнить, нащупать отблеск, хоть какое-то воспоминание, которое помогло бы открыть ГЛАВНОЕ.
Какое же оно моё загадочное главное?
Посмотрела на Ника. Его озадаченно-оценивающий взгляд – изучающий, настороженный. Вот в его расширенных глазах рождается искра, затем – вспышка пламени.
Я замотала головой, всем своим существом отрицая увиденное, зажмурилась, а когда вновь взглянула на Ника, то вспышка в его глазах уже погасла, пропала и искра.
Он сощурился...
Опустошённо, разочарованно выдохнул...
Плевать. Пусть думает обо мне, что хочет! Я так устала...
Мои веки закрылись сами собой, налившись неземной тяжестью. Откинув голову назад, я какое-то время наслаждалась ледяным душем снежинками, падающими на моё разгорячённое лицо.
Так устала...
Сражение за сражением... Битва за битвой...
Смертельно устала от этого сна, безумного, бесконечного, жестокого.
Сдаться... Заплатить цену... Красная, пряная цена, несущая жизнь...