Вечером Аурика, как всегда, сама умыла сына. Расчесала его кудри, приговаривая:
– Ты – мой принц. Ты – мой красавец!
Принц уворачивался от щетки, морщился и ныл. Он согласился бы быть вовсе не красавцем и даже не принцем, лишь бы постричься налысо и не испытывать ежевечерние муки. Щетка нещадно драла волосы. Нужно было еще о стольких вещах успеть подумать перед сном, но как тут думать, когда выдирают волосы прямо с мыслями? Наконец ритуал был закончен, и Йона нырнул под одеяло. Мама чмокнула его в голову, притушила ночник в виде лилии и ушла, прикрыв дверь. Интересный этот ночник – вроде и лампочки никакой нет, а светятся почему-то только края лепестков розовым и зеленым. Папа говорил, что лилия сделана из светопроводящей пластмассы. Света она не дает, поэтому кажется, что просто висит в темноте, зато можно сразу угадать, если проснешься – где стол, а где стена. Хорошо, что чудовищ в комнате Йоны не водится. Иначе лилия не спасла бы – вон по углам какая темень стелется. А дверь-то неплотно прикрыта и оттуда падает на стену светлый лучик. Йона прислушался, из соседней комнаты доносились голоса. Там спальня родителей. Интересно, о чем они говорят?
Йона осторожно спустил ноги с кровати, и, не надевая тапочек, на цыпочках пробрался к двери. Самое трудное в такой ситуации – не сопеть. Нужно прижаться к стене и изо всех сил сдерживать дыхание. В узенькую щель было видно, что Аурика сидит перед зеркалом и… расчесывает волосы. Это ее любимое занятие. Папе повезло больше всех из семьи, он почти лысый, а то замучила бы и его.
Но тут раздался папин голос и Йона обратился в слух.
– Ты получила результат? – неожиданно взволнованно спросил Йона-старший. – Есть какая-то проблема?
– Анализ нормальный, – ответила Аурика.
Какой у нее грустный голос. Что такое анализ? Вечно говорят непонятные слова, и как разобраться, о чем это они?
– Но, когда вводили иглу, случайно поцарапали ребенка. Сказали, что у нее останется шрам. Сказали, что неделю она плавала в собственной крови. Вот так…, – Аурика всхлипнула, да и Йона чуть не заревел, так ему стало жалко маму. Но вовремя сдержался.
– Они ее изуродовали?
– Нет, нет. Только поцарапали ногу, но говорят, что, скорее всего, останется шрам.
«У кого – у нее?»
– Все не так страшно, – успокаивающе шептал отец. – Шрам на ноге – малое, из того, что могло случиться. Зато в остальном она здорова. Когда родиться, ты и не вспомнишь про этот шрам.
«Они выпрыгивают из маминого живота», – вспомнил Йона. Может и вправду. Не приносят же аисты, например, котят или телят? Кошка просто забралась в ящик на кухне и замурлыкала, а через полчаса возле нее копошились четыре слепых котенка. Откуда они взялись – Йона не видел. Федора и близко подойти не разрешила. Сказала, что он может напугать Муку и та заболеет. Значит и маму нельзя пугать? Но мама же не кошка. Нет, что-то здесь не так.
За завтраком, размазывая по тарелке противную кашу, Йона искоса поглядывал на мать, не зная, как начать разговор. Все выглядело странным. Во всяком случае, ему не хотелось думать, что кто-то намеренно отстраняет его от какой-то правды, которую знают все, кроме него. Да-да, впервые в жизни ему показалось, что от него что-то скрывают. А обманывать нехорошо, это даже грех, как говорит Федора. Может быть то, что является грехом для маленького мальчика для взрослых не грех?
– Мама, – начал он издалека, разглядывая округлившийся живот Аурики. Теперь он знал, что иногда находится в животах. – Ты стала такая толстая.
Аурика внимательно посмотрела на него и опустила глаза:
– Что ж, – сказала она, – люди иногда поправляются.
– Нет, – замотал головой Йона. – Там кто-то есть…
Йона-старший поперхнулся кофе, но тут же расхохотался:
– Вот оно, ваше дамское воспитание. Молодец, сын, ты проницателен и умен.
И, не реагируя на предупредительные жесты жены, вставшей так, чтобы сын ее не увидел, отец продолжил:
– Там сидит твоя сестра. Просто она еще маленькая и не может жить самостоятельно, как ты. Ты видел кенгуру?
Йона кивнул, кенгуру он видел по телевизору, хотя занудливая Федора не дала досмотреть до конца. Вечно она хочет получить от Йоны больше внимания, чем он может ей уделить. Взрослые, всегда думают только о себе.
– Вот и твоя сестра пока еще, как детеныш кенгуру сидит в сумке у мамы на животе.
– И не выходит погулять?
– Выйдет, как немного подрастет.
Плавала в собственной крови. Хм. Кровь из любого кармана можно вылить – она жидкая. Теперь папа старался его обмануть. Что ж, раз они такие, то Йона больше не станет спрашивать. Он сам все узнает. Как? От сестры, которая когда-то выйдет на свет.
– А как ее зовут? – только и спросил он.
– Мы назовем ее Эммой, в честь бабушки, – ответила Аурика и облегченно вздохнула.
– Тогда и я стану ее так называть, – сказал Йона, желая прекратить ненужный разговор. Ведь он уже все для себя решил.
Весь день он слонялся по комнатам, пока, наконец, Федора не обозвала его маленьким лентяем, и не потащила за собой в лавку. Лавка – это интересно. Там, в загадочном полумраке стоят мешки с крупой и сахаром, висят с потолка колбасы и окорока. И есть еще полка, которая нравится Йоне больше всего на свете. Там в белых стаканах стоят разноцветные леденцы на палочках, обернутые прозрачной бумагой. Однажды ему купили такой леденец в форме сердца. Большого красного сердца. Йона его берег несколько дней, а потом съел.
Лежат коробочки с жевательной резинкой, в прозрачных ящичках насыпаны конфеты «с сюрпризом» и шоколадные яйца. Целое богатство для маленького мальчика. Федора купила ему марципанового медвежонка, и грустные мысли отступили. И только вечером все началось с новой силой.
За ужином он усадил медвежонка напротив тарелки и честно делился с ним сосисками в томате. Медвежонок, конечно, не ел, но был, как видно, благодарен, потому что улыбка не сходила с его марципановой морды. Вдруг раздался легкий вскрик, хотя за столом полагалось молчать, все беседы велись уже потом, за чаем. Аурика, бледная как смерть откинулась на стуле и обеими руками держалась за живот. Отец вскочил со стула и тут же, словно чертики из табакерки в столовую влетели нянька с кухаркой. Они причитали, бестолково сновали по комнате, а потом Феодора ухватила телефон, но ее толстые пальцы только неуклюже крутили диск, и она никак не могла куда-то дозвониться. Тут она вдруг увидела Йону, таращившего глаза на все происходящее, отдала, наконец, телефон отцу и потащила мальчика в его комнату. От расстройства и неожиданности он и не заметил, как съел марципан, и, обнаружив в руке лишь деревянную палочку, вдруг залился слезами.
– Не плачь, – утешала его Федора, – я тебе еще куплю.
А сама, вытягивая шею, все прислушивалась к тому, что происходило в столовой. Йона всхлипывал с подвываниями. Ему было жалко медвежонка и маму. Жалость затопляла его, как весенний ливень, он уже начинал жалеть весь мир, каждую травинку, каждого муравья. Так с ним уже бывало. И Федора знала, что если сразу не успокоить мальчика, то он проплачет всю ночь, а наутро встанет с головной болью. И уж тогда ее будут ругать, так ругать. Поэтому она решилась на последнее средство:
– А вот я тебе сейчас сказку расскажу.
– Про замок? – капризным голосом спросил Йона.
– Про замок, а как же. – Федора знала множество старинных сказок о подземельях, в которых замуровывали своих жен неверные мужья. О русалках, которыми становились утопленницы. Но больше всего Йона любил сказки о вампирах. Вот и сейчас он свернулся калачиком на постели и требовательно сказал:
– С вампирами.
– Какой уж замок без вампиров, – подхватила Федора, – как повелось со времен еще господаря нашего Влада.
– Вампиры пьют человеческую кровь? – полуутвердительно спросил Йона.
– Человеческую.
Мальчик кивнул, приготовившись услышать то, что слышал уже миллион раз. Но тут, какой-то маленький голосок в его голове сказал: плавала в собственной крови.