Шаг вперед и в безумной круговерти перед глазами заплясали рога всевозможных размеров: на невысоких квадратного сечения столбиках, на длинных каменных лавках, сохранившихся столь чудесно, словно время в храме остановилось. Контурные фрески обрисовывали фигуры диких животных, но превалировали львы и быки. Позади «дароприносящего» алтаря скрывался еще один проход. Второе помещение намного меньше. В северной стене зияла остроконечная ниша. Свет здесь прихотливо преломлялся. Три рогатые бычьи головы, вертикально расположенные одна над другой, увенчивались фигурой богини в роскошных одеждах и с короной на голове. Тиара дивно сияла в солнечных лучах. По обе стороны от ниши чернели проходы для черных и красных жриц. Отличающихся облицовочным камнем: черным и красным гранитом.
В те далекие времена жрицы храма делились на черных — ночных и дневных — красных. Для «ночных» подбирали черноволосых девушек с темно-бронзовой кожей, они носили черные толстые сетки с поясами, браслетами и шейными перевязями из красной бронзы, в складках «одежды» прятались серебряные кинжалы. «Красные» жрицы, в основном финикийки, имели темно-рыжие волосы и так же носили сетку из толстых нитей уже красного цвета, сплетенной точно по фигуре.
«Красные» жрицы олицетворяли дневные силы Кибелы, а «черные» – ночные. В Либии и Греции черных жриц храма Кибелы называли «ламиями». Считалось, что снискавший любовь жрицы приобщается к силам Кибелы. В жизни такому будет сопутствовать удача, здоровье не подведет, да и дети родятся сильные и умные.
Френсису доводилось видеть не один храм Реи-Кибелы, но адаптированный культ отличался от первоисточника. Ему же хотелось найти тот первый, изначальный. Тут пригодилась древняя карта. Все сходилось, что верхний храм, построен на руинах старого. Где-то недалеко от храма должен находиться вентиляционный колодец. Именно он приведет к желанной награде.
Предстояло много работы. Одна расшифровка настенных росписей займет не один год, но это уже не его забота. Взгляд невольно коснулся центрально рисунка. Изображение окровавленного Аттиса¹ вызвало невольную дрожь. В памяти всплыли строки древнеримского поэта.
Подстрекаем буйной страстью, накатившей яростью пьян,
Оскопил он острым камнем молодое тело своё.
И себя почуял легким, ощутив безмужнюю плоть,
Окропляя теплой кровью кремнистый выжженный луг.
***
О, как был я горд и счастлив, о, как много я пережил!
Вот я дева, был мужчиной, был подростком, юношей был,
Был палестры лучшим цветом, первым был на поле борьбы.
От гостей гудели двери, от шагов был тёплым порог.
Благовонными венками был украшен милый мой дом.
От постели, вечно весел, подымался я поутру.
И теперь мне стать служанкой, стать Кибелы верной рабой!
Стать Менадой, стать калекой, стать бесплодным, бедным скопцом!²
Пройдя еще два подземных этажа, Френсиса озарило: третий сулит либо величайшие открытие, либо ужаснейшую смерть. Иногда и прожигатель жизни может обратиться провидцем.
Англичанин тряхнул головой, отгоняя мучительные видения прошлого. Не стоило вспоминать. Сердце не на месте. Чудовищный лабиринт Кибелы хранил слишком много ужасающих тайн. Человек с более слабой психикой навсегда б лишился рассудка. Однако сейчас перед внутренним взором пылали фосфорирующие письмена, от которых ждал истинного чуда. Дарованное тайное знание. Стараясь не делать резких движений — извивающие гады сжимали кольцо, Френсис присел и сухо сглотнув, начертал на седых от пыли плитах забытые письмена. Мгновением позже, которое показалось часами неусыпного бденья, слова вспыхнули. Сияние настолько яркое, что казалось, горят сотни солнц. На минуту парень ослеп. Крепко зажмурился и прижал ладони к лицу, сдерживая адскую режущую боль. Кровь стучала в висках, а сердце сжималось в груди. Когда пришел в себя, то больше не слышал змеиного шипения. Твари исчезли, оставив после себя лишь липкий тускло светящийся след и тошнотворный запах разложения. Англичанин с трудом поднялся. Сил в подрагивающих мышцах не осталось. Кабалистические письмена древней богини высосали досуха. У северной стены призывно мигал цветочный знак. Едва переставляя ноги, подошел, обнажил плечо с точно таким же знаком и прижался, навалившись всем телом.