— Этим порезалась?
Френсис присел и взял в руки сверкающее серебро. Будто только выкованное. Интересная гравировка. Идеальная балансировка.
— Осторожно!
— Оно уже напилось крови. Знаешь что это?
— Нет, просветишь?
— Ритуальный кинжал «черных» жриц Кибелы. Такими кинжалами служительницы убивали слабосильных любовников.
— У них была какая-то шкала удовлетворенности? — Насмешливо улыбнулась девушка, припоминая моменты собственно разочарования. Френсис сделал постное лицо деревенского пастора.
— Я не о сексуальных провалах говорил, развратная женщина!
— Прости, продолжай, пожалуйста. — Подавляя смех, попросила девушка.
— По традиции жрицы были одеты в крепчайшую сеть черного цвета. Жаждавший совершить ритуальное изнасилование, должен был разорвать «одеяние» голыми руками. Так паломник доказывал — достоин или нет вкусить дары богини. Если сил не хватало — жрицы закалывали его. Кинжал нашел тебя неспроста.
— И что это должно значить?
— Чувствую, скоро узнаем. Ложись и закрой глаза.
Стиснув зубы, Лаура подчинилась. Френсис со спокойствием бывалого садиста, прокалил лезвие в камине и обернулся к полумертвой от ужаса пациентке. Шаг и девушка благополучно лишилась сознания. Мужчина облегченно вздохнул. Тревожащий вопрос с анестезией решен кардинально.
***
В комнате повеяло резким запахом гидроксида аммония.
— Эй, солнце, очнись!
Рыжая вздрогнула и рассерженно откинула руку с вонючей ваткой от своего лица.
«Все?»
Внимательно осмотрела многострадальный порез. Кровь больше не текла, но болело в разы сильнее.
— Ювелирная работа. — Сдержанно похвалила она.
«Посмотрим, что будет завтра»
— Старался не усугубить. Как себя чувствуешь?
— Как будто меня пожевали и выплюнули.
Френсис подобрал с пола закатившийся в дальний угол свиток. Развернул и нахмурился. Старинный пергамен. С удобством расположился у стола. Прижал находку пресс-папье. Пододвинул шкатулку. Крышка гостеприимно щелкнула. Наугад вынул из аккуратной стопки листок. Лаура подошла и заглянула из-за плеча.
— Латынь. — С сожалением протянула девушка. — Сможешь перевести?
— Ох, тут такие обороты — язык сломаешь.
— Обещаю не придираться.
«О, ты, кто избежал сих сладких чар и очарован девой не был, прими и сердцем и умом, что света путь тернист, опасен. В час роковой, в минуты бденья, услышишь песнь — кровавое моленье. Лишь избранным дано узнать, узреть, понять. Могила старца сотни лет, хранила тайну как святыню. Проклятье материной крови висит и душит, не пускает на свет, на жизнь, перерожденье. О, ты, кристальная душа, что б не впустить в широкий мир проказу, боль и ад кровавый, найди алтарь! Своею кровью, верой, пониманьем его ступени окропи. Выпусти души из плена, даруй им блаженный покой».
— Такое ощущение, что в письме обращаются напрямую к нам. — Лаура поежилась. Рука онемела, кружилась голова. Но признаваться в своем состоянии не рискнула. Кто знает, какие идеи посетят горе-доктора.
— И ты заметила? Попахивает алхимией. Скорее всего, автор закончил жизнь на костре инквизиции.
— Не нужно столь кровожадно усмехаться. Прочитай другие.
— Не буду. Если свиток неосторожно развернуть — осыплется прахом. Не прошу себе такого.
— Вдруг там руководство, как выбраться из замка? Что тебе важнее исторические изыски или собственное здоровье?
— Надеюсь, ответ на риторический вопрос ты не требуешь?
Лаура раздраженно фыркнула.
— Через час праздничный обед, не забыла?
Девушка поморщилась. Идти отчаянно не хотелось. Театр абсурда: все знают, что опасный замок ежеминутно атакует враждебными сущностями и они его вынужденные пленники, но при этом мило улыбаются хозяйке ада и добровольно идут на заклание.