Ниле пожал плечами, безразлично покачал головой.
– Я стрелял в твоего дружка, ну и что из того. Да, я всадил ему огромную стрелу между лопаток, и он выжил, я знаю это, поверь, я отлично помню ту ночь, отлично помню плач Сольвег. Мы с ней долго говорили тогда, – Микаэль побледнел. – Об тебя жалко даже руки марать, но я постараюсь… Эберт?
Эберт посмотрел на них затуманенным взором. Затем медленно кивнул.
– Тогда решено, – бросил южанин и потянулся за острым ножом для бумаг на столе. Кая отпрыгнула в сторону, увернулась, метнулась к распахнутому окну.
– Повремени хоть минутку, дай мне сказать!
– Сказать? Чтобы ты околдовала еще и меня? – Микаэль ухмыльнулся. – Нашла дурака.
– Я знаю, что Морелла сделал с Сольвег, я знаю, что она потеряла ребенка, я этого не хотела, не хотела, она же мой друг!
Микаэль опешил, остановился и обреченно посмотрел на Эберта. Тот недоуменно смотрел на обоих.
– Ребенок? – промолвил рыцарь, приподнимаясь с мягкого кресла. – Ребенок у Сольвег? У моей… Сольвег, у нашей… Микаэль, что она говорит? Снова лжет?
Южанин вздохнул и одарил Каю-Марту ненавидящим взглядом.
– Нет, друг мой, она не лжет. На этот раз. У Сольвег действительно должен был быть малыш.
Бледное лицо Эберта, казалось, стало еще бледнее. В глубине глаз вспыхнул тусклый, еле заметный огонь.
– Но ты сказал… Ты говорил, что она просто друг, ты говорил…
– Полегче, Эберт, спокойнее, – южанин вскинул руки. – Я сказал тебе чистую правду, этот ребенок не мой. Я Сольвег даже пальцем не тронул. Но птица права. Мне вот только неясно – откуда лгунья-то знает?
Рыцарь снова тяжело опустился в кресло и отвернулся.
– Не все ли равно, – бросил он. – Мне ее речи уже точно без надобности. Закончи, что начал. Ниле, закончи уж с ней. Но не на этом ковре, прошу. Это матушкин.
– Как скажешь, – Ниле протянул руку и схватил ее за белые косы. – Это всего лишь казнь, не убийство, запомни, – и Кая почувствовала, как холодный металл поцеловал ее горло.
– Что здесь случилось? – раздался негромкий и тусклый голос. Он был тихим, но разом перекрыл всю суматоху, возню и ругань.
Дверь отворилась, и в зал вошла Сольвег. Она была в простом сером платье из самого неприметного плотного льна, точно серая мышь. Темные кудри, прежде пышной волной раскиданные по плечам, теперь были собраны в растрепанный и тугой пучок на затылке. Ни цветов в волосах, ни шпилек с бриллиантами. Только чуть более светлыми нитками вышивка по подолу и на манжетах тугих рукавов. Она была бледна, нездорова и под глазами были круги. Но красива, она все еще была красива. Как та мертвая принцесса, глядевшая на всех из своего хрустального гроба. Кая заметила, какой жалостью наполнились глаза Микаэля, как рыцарь поспешно отвел в сторону взгляд, лишь бы с нею не встретиться.
Ее Сольвег, ее единственная сестрица. И одного ее слова довольно, чтобы голова жестокого сирина заболталась на тонком лоскутике кожи.
– Сольвег! – крикнула Кая, собрав остатки надежды. – Сольвег, послушай меня!
Сольвег удивленно вскинула брови и ничего не ответила. Только прошла мимо них, уселась в кресле напротив. Слегка поморщилась, будто от боли. Верно, она же потеряла ребенка, вспомнила Кая. И верно думает, что потеряла из-за нее. В животе у нее пробежал холодок. Нет, Кая-Марта, Сольвег тебе не помощник. Она будет первой, кто бросит горсть землистой пыли на ее сосновый и узенький гроб. Если и будет вообще этот гроб у нее. Сталь ножа до сих пор щекотала шею.
– Сольвег… – снова еле слышно прошептала она.
Лицо Сольвег, казалось, замерло, будто покрылось гипсовой маской. И было точно таким же белым.
– Что она здесь забыла? – глухо повторила она, вцепившись рукой в подлокотник. – Что она здесь забыла, Ниле? – второй рукой она непроизвольно потянулась к увесистому графину с водой.
– Все хорошо, дорогая, – уверил ее Микаэль, не размыкая пальцев вокруг ножа. – У нас тут всего лишь крохотная казнь. Так, смех говорить. Но не думаю, что тебе стоит присутствовать.
– Вы все же поймали ее?
– Я сама пришла, Сольвег, сама! – Кая дернулась, на мгновение высвободившись из хватки. Сольвег шарахнулась в сторону. – Я сама пришла, – прошептала она. – К Эберту. И к тебе.
– Перережем цыпленку горло и дело с концом, – Микаэль потянул ее за косу.
– Стой.
Сольвег подняла вверх свою худую ладонь. Теперь она казалась такой же призрачной и белой, как у Каи-Марты. – Стой… Не трогай ее. Пока. Любому человеку позволено последнее слово.