– Ты глупец, – прошипела Сольвег. – Ненавижу! Ума ни на грош.
– Не в первый раз это слышу. Не отказался бы услышать подробности.
Если бы она хоть на секунду тогда предположила, что от этой связи будет столько проблем, она бы его к себе на пушечный выстрел не подпустила. И это еще она старается лишний раз не вспоминать, ни что он влюблен в нее, как последний жалкий мальчишка, ни что искренне полагал, что она согласится сбежать с ним без гроша, без единого гроша за душой. Она держит его в кулаке, крепко, так крепко, пожалуй, только с недавнего времени в мозгу зародилась крохотная мыслишка, что не так-то он безопасен и для нее в том числе. Он ведь угрожал ей тогда, зачем-то вспомнила Сольвег, глядя на его сильные руки, которые держали ее так жестко и крепко. Большой палец ласково гладил кожу. А ведь тогда он положил руки ей на шею, бормотал, как просто ее придушить. Старый друг, оставался бы ты именно старым другом, было бы проще. Но сейчас она злилась.
– Я же сказала тебе унести, что украл. Сказала вернуть все на место. Отчего же служанка находит их на самом видном месте, Магнус? Отчего, – она все же начала кричать. – она приносит это под нос мне – и да, милый, моему жениху, у которого ты их выкрал, у единственного на всем свете болвана, у которого хватает денег – и о, ужас! – нелепого благородства, чтобы спасти меня от жалкого нищенства, от опостылевшей жизни, от отца, который продал бы любому, не только ему! И да, служанка видит тебя в моей постели, потому что ты, идиот, не удосужился ночью уйти, уснул, как последний бродяга! Превосходная у меня репутация, не правда ли, превосходная. Из-за тебя.
– Ну вот не только из-за меня, дорогая, – Магнус осклабился, а Сольвег почувствовала, что убьет его, если еще раз увидит эту ухмылку.
Он смеялся, а она смотрела на него почти с недоумением.
– Очнись, – спокойно проговорила она, а сама почувствовала, что вот, наконец, и к ней пришло понимание. – Очнись, глупец. Он расторгнет не сегодня-завтра помолвку – и я без гроша. Жалкая нищенка, пыль по дороге, захотел бы отец – отдал бы в рабство в уплату долгов, кто с него спросит.
Эта мысль была новой, внезапно занятной.
– Как ты думаешь, за сколько меня продадут?
Сольвег подняла голову, посмотрела на своего любовника, которого теперь можно было не прятать. Да только не нужен он больше.
– Задешево, милая, очень задешево, – пробормотал Магнус. – Ведь ни у кого не достанет казны всего королевства.
Казны всего королевства у Магнуса не было, а у нее и подавно. Как же дорого он ценит ее. Как же досадно, что не отзывается это ничем кроме усталости.
Она почувствовала, как он легко поцеловал ее в плечо. Не отпрянула и не ответила.
– Ты хоть понимаешь, что разрушил мне будущее?
– Естественно, – тот кивнул и откинулся на подушки. – Да только ты не позвала бы меня тогда. В первый раз. Если бы не хотела разрушить все вдребезги. Так что не скрою, что рад.
Сольвег почувствовала волну отвращения. Чужая любовь, которой не ждал, бывает противна.
Она подошла к стулу, сняла с него его рубашку и швырнула в него.
– Одевайся и убирайся. Где выход, ты знаешь.
Возражать он не стал. Натянул рубашку, у дверей обернулся.
– Завтра вечером как обычно?
Сольвег сделала вид, что не слышит.
– Сольвег?
– Я просила уйти, – прошипела она. – Ради всего святого, Магнус, у меня все еще хватит власти и спустить тебя с лестницы, и упечь за решетку.
Он улыбнулся.
– Ты такая хорошенькая, когда злишься. Только не льсти себе, дорогая. Я хотел спросить, отчего в конце коридора стоит мастер Талман. Отчего он ходит по дому не под твоим бдительным оком, а, Сольвег? И отчего два здоровенных детины ходят за ним?
Сольвег нахмурилась. Утренний инцидент на фоне грядущей жизни бродяжки выглядел тускло.
– Да так, – отмахнулась она. – У меня в чулане лежит труп без сердца.
На вопрошающий взгляд Магнуса она пояснила.
– Жених принес.
– Ты полна сюрпризов, – пробормотал он. – Уверена, что не рада разрыву помолвки?
О, как бы ей хотелось, чтобы это его тело лежало сейчас в каморке разодранным!
– Видимо еще рано про это шутить, – он натянуто улыбнулся и потянул ее за собой.
– Пусти, – шипела она. – Я ведь велела тебе выметаться.
Потом махнула рукой. Фанатичность, с которой тот отдавался работе, была гораздо сильнее всех прочих его страстей. Оттого она столько и знает теперь про яды, болезни, про то, сколько крови в живом человеке, про то, как выглядят мертвые печень и мозг. Не по собственной воле, но заткнуть любовника было непросто. Он хочет увидеть тело, обескровленное, разодранное, с интересом рассматривать. Ох, дорогая моя, думалось ей, чем же не угодил тебе прежде такой холодный, такой серый спокойный жених?