Микаэль посмотрел на часы на башне, прикрыл глаза рукой от закатного солнца.
– Половина восьмого. До девяти люди на рынке торгуют. Тут за углом, пойдем.
– Сегодня я нищенка, ты забыл.
– Я куплю, – южанин улыбнулся белой улыбкой. – Всегда мечтал купить женщине платье. Пусть не своей. Не обольщайся, в таких злачных местах шелков не найдется. Купим что-то, с чего не капает грязь и дырок не видно.
Сольвег недоверчиво посмотрела на него и кивнула. Встала, оправила платье, скрутила волосы в жгут на затылке. Достала ветхий платок из кармана, оттерла с лица дорожную пыль и засохшие грязные капли. Микаэль с невольным восхищением смотрел на нее. Закинь жизнь ее куда угодно – мгновение, другое – и она снова та же и себя не теряет. Может, это подороже будет всех платьев из шелка.
Он машинально подставил ей локоть под руку. Его ничуть не смутило, что его увидят под руку с нищенкой. Таковой он ее не считал.
– Пойдем, госпожа, – вздохнул он и покачал головой. – Обопрись, ты должно быть устала.
Сольвег поморщилась от первого шага. Порез на ступне все еще болел хоть и не кровоточил. Раны на спине ныли глухо, тупо и сильно, хорошо, наклоняться не нужно. Про них она не сказала, а Микаэль их не видел. Люди невольно бросали взгляды на них – безупречно одетый дворянин и жалкая бродяжка в грязи. Красивая хоть, капюшон Сольвег не надевала.
Лавки еще не закрылись. Казалось, торговля пошла только резвее, когда сошла дневная жара. В тени длинных домов торговали всем, от мечей до только что вытащенных из печи булочек.
– Разойдись, – изредка покрикивал Микаэль, стараясь протолкнуться через толпу. – Госпожа, вы, несомненно, прекрасны, вот только заняли всю дорогу.
Увертываясь от оплеухи дородной торговки, он не забывал тащить Сольвег вслед за собой. Ей это не мало напомнило утро. Также тянули за руку, также она не перечила. Микаэль изо всех сил старался казаться любезным. Он встал возле прилавка с тканями, большого стола, за которым ютился маленький шатер.
Южанин прав оказался, шелком здесь даже не пахло, но ткань была плотная, мягкая, теплая, по такой приятно провести рукой, задержать пальцы на ворсе. Сольвег гладила ткань, проводила пальцами, взгляд ее задержался на темно-синем плотном, с белой вышивкой по подолу, белые же крохотные кружева были на манжетах и по вороту. На этом рынке она выбрала самое дорогое, Микаэль даже не удивился.
– Вот это, – указала она пальцем, посмотрела на него со смесью уверенности и надежды.
Тот лишь плечами пожал.
– Бери, бери, дорогуша, – прошамкала бабка-торговка. – Иди за занавеску, примерь.
Занавеска была, прямо скажем, не лучшей защитой. Микаэль поднял глаза и тут же опустил их, увидев спину своей подопечной. Правда, больше всего его озадачило то, что половина спины покрыта засохшей кровью и ниже лопаток виднелось минимум шесть длинных глубоких порезов. Он помотал головой. «Не слишком тепло приветили». В голове Микаэля вертелась только одна причина, почему обнищавшая богачка в таком виде, и от этого ему, добросердечному по природе, было паршиво отчаянно. Можно было бы дать ей денег, но да не примет она. Да и он ей не брат и не сват, и не суженый. Раздавал бы отец деньги всем, кто нуждался, был бы ты, Микаэль, такой же нищенкой. Не примет она помощь, не примет, такая только на платье и согласится. Южанин доставал из массивного кошеля две серебряные монетки, а Сольвег, сияла, как начищенный пятак, расправляла складки обновки. Вот уж действительно, дай женщине новое платье и на мгновение она даже забудет, что по спине ее точно хлыстом прошлись.
– Довольна твоя душенька? – спросил он красавицу, пока та украдкой осматривала отражение в начищенном до блеска чане.
И в кои-то веки без злобы и гнева она просто кивнула. Микаэль покачал головой.
– Пойдем уже. У Гальвы будем через четверть часа. Соберись с силами, Сольвег. И не выцарапай ему глаза, умоляю. Будет надо – спущу тебя, как цепного волка спускают.
Он специально съязвил и бросил взгляд на нее. По губам пробежала улыбка, в глазах горел прежний огонь. Сольвег Микаэль не жаловал, но лучше, как нынче, чем жалкое подобие прежнего облика.
Дорога до дома Эберта была бы еще быстрее, если бы Сольвег не прихрамывала все время, но вскоре из-за яблонь и городских стен показались ворота Гальва.
– Любезный, пропусти-ка ты нас, – Микаэль подозвал старого привратника, положил в морщинистую ладонь аж четыре золотых. – И только посмей мне сказать, что сир Эберт нас не примет.
– Воля ваша, господин, – прошамкал старик, разглядывая монеты. – Да только он вас не примет.
Проход он все же освободил.
– Учись Сольвег, – Микаэль фыркнул, пока они поднимались по мраморным ступеням крыльца. – Блеск золота творит чудеса. Хотя ты и сама это знаешь.