– Я была у Эберта, Магнус, – проронила она. – Вместе с Ниле. Он оставил меня, знаешь? Прислал письмо, где говорит о разрыве. Что я никогда не стану его женой. Что вечно быть мне жалкой нищенкой, пылью на мостовой. После нападения и узнала. И пошла к нему. Мой бывший жених выглядел жалко. Он и не походит больше на человека. Но он был даже не в половину так жалок, как ты, Магнус, поверь.
Его лицо потемнело или посерело, она не поняла. Вся краска отлегла от лица, под глазами залегли темные, такие темные круги.
– Ты ходила к нему. Ходила после всех наших разговоров и планов, – он поднялся с постели и начал нервно вышагивать по комнате. – Разве ты не понимаешь! – рявкнул он. – Что ты теперь свободна, ты теперь, как та птица, что мы тщетно хотим поймать. У тебя всего лишь шаг до счастья, Сольвег, всего один шаг!
Он вновь подошел к ней, схватил ее за руку и крепко сжал.
– Мы же можем быть счастливы, Сольвег. Всего один шанс на миллион, но он есть, не надо его отталкивать. Ты ведь хочешь счастья?
– Хочу, – проронила Сольвег. И добавила прежде, чем он потянулся ее поцеловать. – Но без тебя.
Казалось, приблизься она к нему хоть на дюйм, и их губы вновь бы соприкоснулись, и она бы решила все отложить на неопределенный срок. Ведь кто у нее есть кроме Магнуса, кто у нее есть кроме него? Она вспомнила, как он допустил то, что на нее напали. Как он не бросился вслед за ней, а остался стоять, как ей нечего больше терять, зачем он ей, он не нужен. Для новых мостов надо старые жечь без остатка.
– Уходи, – еле слышно, но твердо прошептала она, чувствуя его дыхание на своих губах. – Уходи, я прошу.
Магнус отодвинулся. Лицо его было каким-то диким. Он молчал, будто растерял все слова, будто ни что не могло прийти на его едкий холодный ум.
– Я уйду, – проговорил он, не отодвигаясь и глядя ей прямо в глаза. – Я не верю, что ты всерьез. Ты глупая девчонка, Сольвег, и идти тебе некуда. Ты приползешь обратно ко мне. Непременно приползешь. А самое ужасное, что ты знаешь, – он нервно сглотнул, – что я всегда приму тебя обратно с любовью.
Сольвег хрипло прошипела.
– Ненавижу твою любовь.
– Ненавижу тебя саму, – спокойно отозвался Магнус. – Ненавижу твое пустое гнилое сердце, но возблагодарю небеса, когда ты вернешься ко мне. Мы связаны. Сольвег, я уже говорил. Между нами нет нежности, но я в твоем сердце, как сорные травы прорастают сквозь тело, так и меня ты не выбросишь прочь и вернешься.
Сольвег нервно кусала губу, почти чувствовала капельку выступившей крови. Магнус низко поклонился ей, подхватил свой плащ со стула и вышел. Еще мгновение – и она бросилась бы за ним. Проклиная свою злосчастную судьбу, она бы бросилась к нему на грудь и заревела бы, будто выплакать сердце хотела. Только немножко тепла, чужого тепла, немного пламени, которое она сама затушила. Осталось лишь немножечко воска на пальцах, да пустота в душе. «Ты любишь меня и вернешься.» Она когда-то любила его? Возможно того, в самом начале. Когда только вернулась из ссылки вновь в отцовский дом, повзрослевшая, готовая к высшему свету, разбитая в крошку. Тогда она и встретила его, подруга завела ее в его лавку. Подруга! У нее когда-то водились подруги! Она зашла к нему, в нежно-голубом платье, к корсажу приколота атласная синяя роза. Как тогда он смотрел на нее, когда готовил для нее настойку из хвоща и фиалок. Так дерзко, открыто, с широкой надменной улыбкой. Как сказал ей, не стесняясь, что роза ужасно нелепа, как тут же предложил ей букет полевых васильков, как немедленно схлопотал свою первую пощечину. И ведь он был прав, роза была ужасна, позор на голову такому ткачу, а васильки так подходили к ее волосам. Она вышла тогда из лавки, два цветка вплела в волосы, один спрятала под сердцем. А на следующий день снова пришла к нему, и на следующий, и через день, а потом они встретились у доков, где плещется море. И ей не хотелось отпускать его на рассвете вон по потаенной лестнице через черный ход, не хотелось… Он никогда не пресмыкался перед ней. Никогда не лебезил. Это не любовь, это была вечная игра, вечная драка, он прав, он сорняком пророс в ее сердце, теперь и не вытравить. Не того ли она боится, что он прав? Сольвег задумчиво натянула поверх ночной сорочки платок. Не тогда ли она испугалась? Когда он предложил продать лавку и бежать с ним. Не тогда ли, когда он впервые бесхитростно положил перед ней все карты на стол, открыл ей все нутро, мол, бери и владей, всади кинжал, если хочешь. И она держала этот кинжал всегда при себе, а сегодня попыталась убить. Слова порой ранят куда сильнее железа. Она отпустила его и осталась одна. Нулевая отметка на новой жизни, что же ей нужно теперь. Она встала, чуть дрожащими пальцами взяла платье со стула. Оно еще пахло и пылью, и немного кровью, и на удивление приятной отдушкой. Видно, та старуха на рынке действительно берегла свой товар.