– Это все ты виноват, – шептала она, но уже не видела его. – Вечно ты лезешь не в свои дела, Сигур. Вечно беды находишь и мне, и себе, и другим.
Тот ничего не сказал и вышел. Полог палатки слегка колыхался на ветру. Цепь холодила лодыжку. Сирин следил за ней, теперь она то поняла, и каждая тень на стене заставляла ее нервно вздыхать. Он знал и что она ходила к Лансу, и что взяла того ребенка, и что Сигур понес его назад. Это все урок, еще один его горький урок. Только уроки, всегда уроки и правила, запреты с приказами – а любви здесь и не было.
Глава XXII
Сольвег в кои-то веки спала крепко и без снов. Вдобавок она была совершенно сыта последние две недели после продажи колец ювелиру. Появившихся денег хватит на пару месяцев, это точно. Теперь в доме появилось и мясо, и зелень, и новые нитки с тканью и даже дрова, поэтому по ночам она засыпала с растопленным камином и не приходилось кутаться в старые пыльные одеяла. Нитки и ткань она тоже купила сама у галантерейщика на Зеленой улице. Ей хватило ума купить не самую дорогую и красивую, а попроще и попрочнее, поэтому рулон голубой бязи с вышитыми лепестками лежал в углу, и она все еще к нему не прикоснулась. Каждый день ей хотелось сесть за иглу и начать кроить себе хотя бы самую простую рабочую юбку, чтобы ходить в город да заниматься делами, но она понятия не имела, как к этому приступить, хотя после нескольких неудачных попыток хотя бы перестала бояться исколоть себе пальцы. Она недовольно шипела и раздраженно слизывала капельки крови с уколотого мизинца. Надо было бы попросить единственную оставшуюся служанку помочь, да что-то ей подсказывало, что и у этой девчонки ума хватит лишь на то, чтобы драить котелки да грязные тарелки.
Пока все было тихо-спокойно, время с деньгами застыло бы на эту пару месяцев, если бы не одно «но». Если бы не ребенок. Иногда она смотрелась в одной сорочке на себя в зеркало, критически поджимала губы, но никаких видимых признаков ожидания ребенка она не наблюдала. Она до сих пор не пришла к единому выводу, как ей поступить. Признаться, она и понятия не имела о том, как должна протекать беременность, если не считать того факта, что через несколько месяцев она перестанет пролезать в ворота собственного дома. И не только в ворота. Она с грустью уставилась на рулон ткани и поняла, что шить ей вскоре придется не мало, чтоб было в чем выйти из комнаты. Зато все сейчас предельно просто, думала она, пока сооружала у себя на голове подобие прически – руки ее наконец научились. Так вот, тут два пути. Либо их план с Микаэлем чудом удается, и она получает корабль – тогда ближайшие лет семь-десять можно не волноваться, если жить не самой знатной дворянкой, а горожанкой среднего достатка. Если все пойдет прахом, то она продаст свой жемчуг и того ей хватит года на два, если еще слегка сократить прислугу – все же расходы на ребенка возьмут свое. Мысли же о позоре уже не приходили ей в голову. Она живет, как нищенка и отребье, слухи о ней знает каждый мальчуган из Исолта – ребенок вне брака и без отца будет лишь логичным тому довершением, не более. Был еще третий путь, который не позволила ей так называемая Кая-Марта и который и саму ее пугал до дрожи. Спорынья или что-то похожее. Она провела ладонью по пока еще плоскому животу и вздрогнула. Смерть будет маячить за ее плечом, если она выберет этот путь, а умирать ей пока не хотелось. Ее жизнь – не дешевая трагедия, которую ставят кукольники в балаганах на ярмарке, такой радости она им не доставит.
Ребенок… У нее будет ребенок. Хорошо бы дочка, мелькнула шальная мысль и губы против ее воли сложились в улыбку. Что-то будет, если она его оставит, оставит младенца. Четвертый путь? Родить и оставить на ступенях монастыря – его она не рассматривала. Ее саму бросили – и она ненавидела. Родившемуся человеку из плоти и крови она такого не пожелает. Было странно сознавать одно. Люди и книги говорили, что ребенок от ненавистного мужчины никогда не пробудит чувств материнства. С Магнусом было покончено, все в прошлом и в прошлом давно, если и была между ними нежность, что-то смешно напоминавшую девическую влюбленность – так то давно прошло, аптекарь изменился, и его любовь вместо свободы лишь душила ее по ночам. Права голоса она не имела, вскоре его лишился и он – осталось между ними лишь одиночество и тоска по ушедшей ласке. «Если бы мы сбежали в самом начале, – думала Сольвег. – До Эберта, до бегства отца, до грязных слухов – у нас могло бы что-нибудь получиться. Но не теперь.» Она уже давно не чувствовала себя юной девицей, хотя к ней еще не подобрались двадцать четыре года. Скоро уж будет, через пару недель. Смешно, они с рыцарем родились в один месяц. Могли бы праздновать в один день, если бы поженились.