Море, твои воды и губительны, и целебны. Правой рукой ты гладишь берег, напевая ему колыбельную, а левой стискиваешь хрупкие тела моряков, лишаешь жизни и забираешь себе. И властвуешь. Сколько кораблей ушло за твой горизонт; сколько не вернулось. Что ты чувствуешь, море, когда тебя касаются босые детские ноги, когда лодки скользят по твоей спине, когда бьёшься о стойкие маяки? Сколько всего прячешь ты под толщей тёмных вод? Тебя проклинали и обожествляли, тебе поклонялись, тебя пытались смирить и подчинить. Из-за тебя рыдали и смеялись, умирали и возрождались. И ни моряки, ни поэты, ни учёные ничего так и не поняли про тебя.
Тунсон был рыбаком. Все были рыбаками. Как иначе, коль живёшь на берегу моря. Местные называли его Большим Тунцом; несмотря на брюшко, он чувствовал себя рыбой в воде, управляясь с маленькой лодкой в любую погоду. Тунец любил поспорить, и даже порою впадал в ярость, но его всегда прощали, потому что знали — человек он добрый. И сейчас он как раз спорил.
— Нет, — говорил Тунсон, для убедительности сжимая кулаки. — Ерунда! Бабьи байки. Я всю жизнь прожил — а никаких русалок и подводных змеев не видывал. Нет ничего такого! А вы говорите — океан живой, ну что за смех!
Как и сказал — засмеялся. Собеседник, Хавсон, был не местным. Он появился в Фискебиене полмесяца назад, но уже успел обрасти сплетнями. Оно и понятно: новое лицо встретишь здесь не каждый день. К тому же Хавсона не понимали горожане. По нему было невозможно сказать, сколько ему лет, хотя голову уже тронула седина. Он был высоким и широкоплечим, и обладал тем волшебным взглядом, который смотрит сквозь собеседника; или наоборот — прямо в душу, в самое нутро, и разглядывает что-то там, в глубине. Всякое говорили о пришельце. Говорили, что ни разу не видели его ни в кабаке, ни на рынке. Говорили, что и не рыбак он вовсе, и уловом не торгует, хотя и ходит в море каждый день, и пропадает до поздней ночи. И никто не мог вспомнить, как он появился, а ведь было это недавно. Недолюбливали его. Правда, было и не до того. Рыба ушла, и уже несколько недель сети приносили только водоросли, случайно попавших на глубину умирающих крабов да несерьёзную мелюзгу.
— У вас в голове, — ответил Хавсон, дождавшись, пока Тунец отсмеётся, — тоже море. Действительно: мысли — как скаты и касатки, угри и крабы плавают туда-сюда, суетятся, дерутся, едят друг друга. Почему бы морю не жить так же, как мыслям в вашей голове?
— В моей голове нет лодок и рыбаков, — едко сообщил Тунец. — Потому что они есть в море. В море они ходят и приносят улов. А в голову за уловом никто не полезет.
— Удивительно, — пробормотал Хавсон как будто себе. — Как мало может человек знать о мире, в котором признан чуть ли не лучшим. Мне говорили, — обратился он снова к Тунсону, — что вы лучший в своём деле. Не думал, что вы столь недоверчивы и черствы. В любом случае, — Хавсон махнул рукой, показывая, что тема закрыта, — в любом случае, у меня к вам другое дело.
Тунсон сжал губы, и промолчал.
— Видите ли, — продолжил пришелец, — мне рекомендовали вас, как человека, лучше всего разбирающегося в местности. Дело в том, что месяц назад я обвенчался с девушкой, по имени Юфёлгерь. Она должна жить где-то на побережье, а я, к сожалению, плохо ориентируюсь на земле, и мне нужен проводник.
— Кто же её отец? — грубым голосом поинтересовался рыбак, ещё не отошедший от незаслуженной обиды.
— Разве это имеет значение? — Хавсон удивлённо поднял бровь.
— Конечно! Откуда вы такой взялись? Все знают — чтобы найти кого-то, нужно знать, кто его отец.
— Нужно знать, кто отец, — рассеяно повторил Хавсон. — Я не знаю, кто её отец. У неё длинные тёмные волосы, и тонкие белые руки. И глаза синие, как небо перед грозой.
— Тёмная. Да, есть такая одна. Как вы странно её назвали. Она живёт в хуторе, вон за тем мысом, — Тунец выставил палец. — У неё мать ещё при родах померла, а отец год как богу душу отдал от тифа — хорошо умел байки травить. Жаль только, сказочный улов в байках и оставался.
— Да, я ищу именно её, — история про родителей, похоже, была пропущена. — Я хочу вас попросить, передайте ей этот конверт, — Хавсон протянул ему мятый незапечатанный конверт с поплывшими от влаги буквами, которые уже не читались. — Сделаете? Только надо сегодня же. Дам две кроны, — в другой руке Хавсона блеснули две незнакомые, но явно золотые монеты.
— Какие же это кроны, — проворчал Тунсон. Ему не хотелось бегать с записками к незамужней девице, но и деньги не помешали бы.
— Кроны-кроны, — улыбнулся Хавсон. Тунец решил не спорить.
— Ладно, передам, — Тунсон забрал конверт и деньги.