Только вот костюм как-то мешковато на нём сидел — черный, залоснившийся на локтях. По всей видимости, хозяин его сильно похудел. Щеки ввалились, под глазами сквозь очки просматривались синеватые круги. Хотя глаза веселые, волосы волнистые, шея крепкая. Под пиджаком — светлая чистая рубашка, на ней еще джемпер с вырезом.
На следующий день Андропов подробно, подолгу беседовал с каждым из нас отдельно. Потом объявил свое решение: Виктор и Мотя идут в спецшколу.
— А Бультякову мы берем в наш коллектив. Берём мы тебя, Марийка, инструктором по работе с подрастающим поколением, инструктором по школам и детским садам. Ты уже себя показала на этом поприще, возглавляла в школе ученический комитет, помогала нашему Ване Павлову в важном деле — обмене комсомольских билетов. Он тебя очень нахваливает…
И еще Андропов как-то намекнул, что, мол, тебе, Марийка, надо подрасти. Очевидно, он узнал, что я себе прибавила еще в Ругозере два года. Возможно, это Коллиева моя проговорилась. Был у них разговор где-то о моей персоне.
Секретарь ЦК по школам Федор Кузнецов подсказал мне, чем надо заниматься в первую очередь. Идти в школы, организовывать военно-спортивные кроссы, проверять, как идет сдача норм ГТО, поднимать школьников на сбор металлолома, пустых бутылок — они нужны для противотанковой горючей жидкости. Но больше мне нравилось тимуровское движение. В школах мы создавали летучие отряды тимуровцев, которые помогали старикам, вдовам, женам красноармейцев. Мы и воду носили, и дрова пилили. Я самая молодая была в коллективе. Многое не понимала, не умела. Мне все старались помочь: Королев, Зуев, Павлов, Ульянова, Рягоева, Ростовская.
Летом в Сосновце организовали пионерский лагерь. Работали там вдвоем: я и Таня, жена Андропова, добрая, отзывчивая молодая женщина. У нее на руках сынок маленький, я его частенько нянчила.
Дел навалилось — не рассказать сколько. Но мне эта работа не шибко нравилась. Не этого я хотела. В телеграмме ведь было четко написано: «вызываетесь на армейскую работу». Где она? А тут… детвора несмышленая.
Выбрала я момент, зашла в кабинет к Андропову. Дескать, так и так, Юрий Владимирович, хочу на фронт, хочу настоящего боевого дела. Он шутил, посмеивался. Юмор у него был на первом месте. Потом голос его стал тверже, о комсомольской дисциплине заговорил. Глаза будто стальные сделались…
Прошло время, и я отправилась в военкомат. Спросили, где работаю. Когда узнали, сразу отказали. Тогда я написала несколько заявлений Андропову. Он складывал их в стол. Однажды сказала ему, что пойду на прием к товарищу Куприянову, первому секретарю ЦК партии Карелии.
И вдруг через неделю меня вызвал Андропов. Стал спрашивать: согласна ли я пойти на подпольную работу, стать подпольщицей, стать разведчицей. Я не раздумывая согласилась.
— Тогда никому ни слова. Будем тебя готовить, учить. Ты ведь пойдешь на территорию, занятую врагом. Откроешь дверь, а за ней ледяной ветер. Ветер смерти. Не боишься?
— Не боюсь. Для защиты родной земли готова на всё.
Андропов поглядел на меня долгим взглядом, пожал руку.
Мария Бультякова (справа). 1941 г.
Стали меня готовить в подпольщики. Прикрепили к молодой женщине, Ксении Даниевой. Ее предполагали послать секретарем горкома комсомола в Петрозаводск. Ксения проверяла, как я знаю финский язык. А экзамены принимал лично Петр Ихалайнен, секретарь ЦК комсомола по пропаганде, отлично знавший финский. Я ведь шесть лет училась в Ругозере на финском языке. Потом мне втолковывали, как ходить по карте, ориентироваться в лесу, маскироваться.
По вечерам мы часто ходили с Андроповым по городу. Выбирали тихие улочки, сидели на скамейке и говорили, говорили. Андропов придумывал мне легенду на тот случай, если меня задержат финские патрули. Легенда простая и правдоподобная.
— Ты — обыкновенная сельская девушка, — говорил Юрий Владимирович. — Возвращаешься с оборонных работ, рыла окопы. Отстала тайно, незаметно от своих, с тем, чтобы разыскать сестру, которая живет в Медвежьегорском районе. Отвечай уверенно, спокойно. Иногда в голосе твоем могут быть заискивающие нотки: проси отпустить бедную, голодную девушку. Враги обычно любят, когда их просят. Они начинают думать, что стали настоящими завоевателями, повелителями всего живого.