Перешли широкую дорогу, за которой уже были финны, напоролись на мины. Ранило Макарова: задел в густой траве проволочку тонкую, мина и взорвалась. Я обработала раны на ногах, перевязала. Игнатьева отправила его назад, в Беломорск. Почему я перевязывала? Это входило в мои обязанности. Помимо основного моего задания, я была назначена медсестрой группы, при мне была сумка с бинтами, с лекарствами. Перед этим прошла инструктаж в госпитале.
Замечаю, что Игнатьева хромает. Спрашиваю, не оступилась ли, не натерла ли пальцы? Оказывается, у нее давно болят ноги. Как же она пошла в такую трудную дороженьку, что думала? Как могли ее отправить?
Однажды вечером, когда Стаппуев и Терентьев ушли на рыбалку, она нам рассказала об этих парнях. Оказывается, у Терентьева в Паданах живет сестра. Он идет к ней, и они вместе ищут для нас квартиру, ищут людей, у которых мы можем поселиться. Лука Стаппуев жил до войны тоже в Паданах, там у него жена и малое дитя. Терентьев ищет квартиру для Гликерии Дмитриевны Игнатьевой и Федора Петровича Няттиева, а Стаппуев должен поселить меня и Артемьеву у кого-нибудь в Сельгах. Игнатьеву мы по ее просьбе звали Хельми.
Шли несколько дней, то и дело сверяя наш путь по карте. Стаппуев и Терентьев — друзья не разлей вода. Едят вместе, спят рядышком, и разговоры у них какие-то свои. Я сказала про это Игнатьевой, та посмеялась надо мной, добавила, что ей как старшей группы характеризовали их с самой лучшей стороны — крепкие, надежные парни. Они устроят нас в лучшем виде. Помогут обжиться в Паданах и Сельгах. Деньги финские ей, Игнатьевой, выданы на расходы немалые. Есть и колечки золотые для обмена на продукты.
Идем, наблюдаем за дорогами. Если видим финнов, повозки, машины замечаем, то тогда вечером Артемьева отбивает ключом шифровки по рации в Беломорск.
Наконец вышли к какой-то развилке. У большого камня расстались. Терентьев и Стаппуев подались в Паданы. Здесь, у камня, они должны будут появиться через неделю. Потом прийти в лагерь, забрать нас и отвести в села к хозяевам.
Игнатьева, Няттиев, Матвеев, Маша-радистка и я свернули в лес. Вышли к горушке, обосновались. Сделали простенькие шалаши у огромной валежины. Иногда ночевку меняли. Дали радиограмму: «Всё в порядке. Добрались благополучно. Продукты кончаются».
Осталось немного сухарей, консервов. Ловили рыбу, варили грибы, собирали чернику. Уже на полянах закраснела брусника. Ночью холодно. На мне — осеннее пальтецо, юбка, беретик. Сапоги от долгого пути по бездорожью совсем развалились.
У секретарей — наганы, у меня — только сумка санитарная. Страшно было костер разжигать, боялись, что дым будет виден. Драли бересту, сухостой искали, чтоб не дымил.
Ходили в разведку к Сельгам. Посчитали, сколько видели солдат, сколько машин военных там стояло. Передали эти данные в Беломорск.
С каждой ночью все холоднее. Игнатьева уже еле ходит, больше лежит. Она старше всех нас. Ей уже за сорок. Ждем самолет. Сообщили, что на днях ночью вылетят, продукты сбросят, а мне персонально — какую-то одежку и сапоги. День наметили, когда ночью костерки нам зажечь. Так случилось, что в этот же день должны к нам в лагерь явиться Терентьев и Стаппуев.
Пообедали. Я и Артемьева пошли мыть посуду. До реки меньше километра. Радистка тоже карелка, родная душа, мы с ней по-карельски говорим, хотя она и малоразговорчивая девушка. И она худая, как я, кожа да кости, кашлять начала.
Только помыли посуду, только воды в котелки набрали, как вдалеке, там, в лагере, выстрелы раздались. Мы переглянулись. Неужто Терентьев пришел и лося увидел? Но ведь Игнатьева строго-настрого предупредила всех не стрелять, не охотиться. Нельзя обнаруживать себя!
Мы побежали к лагерю. На секундочку затихло, а потом снова. Стреляют уже из автомата. Одна очередь, другая. Вот винтовочный выстрел. Опять автомат стрекочет, да не один. Пуля рядом просвистела. Вторая мой берет пробила. Значит, нас увидели. Мы упали. Поползли в кусты. Тишина наступила. Мы с Машей лежим, замерли, понимаем — беда пришла. Боимся к лагерю подступиться. А что, если там засада, нас ждут? Побежали мы в лес. Ночь кое-как отмучались. Утречком переплыли речку, пошли крадучись на запасную стоянку, так было условлено, ежели что произойдет. День прождали — никого. Все на нас мокрое: пальто, юбка.