течёт домашний запах – жарка, ужин, –
то, значит, это где-то есть во мне,
вот этот плеск дождя по летним лужам,
и озеро, и солнце на блесне.
и я стою, зажмурясь, и считаю,
и солнце светит мне, и я считаю,
и досчитаю вот до десяти –
и всё растает здесь, и я растаю,
прости.
ПИСЬМА ИЗ ОСАЖДЁННОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ
Этот цикл был посвящён Майдану. Три текста писались в разное время, в хронологическом порядке. Первый был написан 24 марта 2014 года, когда часть Украины ликовала, а вторая готовилась к обороне. Второй – через несколько дней. Третий – в январе 2015 года.
1.
Игорю Сорокину и Саше Павлову
*
национальная идея, говорили они,
так победим, говорили они,
мало ли, где сейчас на местах перегибы,
время такое, нужно быть чётче: либо
мы их – либо они нас.
фас!
кончился ваш постмодерн, и на этот раз
кто не с нами – тот против нас.
кличет родина-мать,
зовёт её защищать,
иди, бери автомат.
от внешнего врага – а от внутреннего прежде:
вшивых интеллигентов,
до сих пор живущих в надежде,
что можно всех помирить и не убивать никого.
наступай, наступай, наступай волной огневой,
с этими – разберёмся.
поднимается чёрный дым.
так победим.
так защитим.
*
родина,
мать-одиночка с кровавыми дырами вместо глаз
причитает: для того ли растила вас.
очередь навскидку, над дорогой фонтанчик пылит.
кто это там скулит?
*
знаю, будет царство этих – не злых,
но не думающих сейчас.
сохрани нас, Господи – не от них,
а от зверя внутри нас,
чтоб не уподобиться в ненависти святой,
чтоб не разучиться смеяться над
и бессмысленной злобой, и пафосом, и собой,
и детьми, что мечтают взять автомат.
*
сохрани нас, Господи, андрогинных, читающих,
пьющих,
недобитых выкормышей постмодерна,
несъедобную, лишнюю человеческую гущу,
бессмысленную эстетизацию бытия, наверно.
по пьяни рисующих картины про море,
утопающих в эстетике декаданса,
Господи, в логичном финале истории
сохрани нас, Господи, в нашем пьянстве,
в нашем блядстве
и нашем братстве,
чтобы, когда за нами придут с автоматами –
разбираться,
мы не разучились,
не разучились смеяться.
2.
Алексею Журавлёву
в осаждённое десятилетие не завезли любви,
по телевизору диктор, жирен и безволос,
уговаривал: мол, без паники, дескать, общество
оздоровим,
дескать, кто не любит, тот менее уязвим.
говорил, потом вещание прервалось.
ныне её выдают по карточкам,
главным образом малым сим:
детям,
калекам с перебитым хребтом,
старикам светлоглазым и тем, кто неизлечим,
иногда – матерям и душевнобольным,
ну а мы, молодые, и так проживём.
проживём.
как же мы любили, раскаляясь изнутри добела,
как же тратили мы её бездумно, когда была,
как дарили щедро прохожим и городам,
котятам, щенкам,
причудливым облакам,
людям, которые боль приносили нам.
в осаждённом десятилетии, где падает чёрный снег,
где человек человеку хуже, чем волк, – человек,
где пытаются строить новый мир на крови,
я живу на старых запасах любви.
я пытаюсь не ненавидеть ни тех, ни тех,
улыбаться в отравленной темноте,
ну хотя бы не бить в ответ.
я не знаю, как близко я к последней черте,
я не знаю, когда я пойму, что запасов нет,
я не знаю, как долго мы сможем пробыть людьми,
но, пожалуйста, если надо,
возьми.
возьми.
3.
Алексею Журавлёву
куда бы ты ни шёл,
ты приходишь в чёрное поле,
куда бы ты ни шёл, ты приходишь в чёрное поле,
мы живём в осаждённом десятилетии, мы живём
быстро и страстно,
в осаждённом десятилетии боли,
чёрное, белое, красное,
чёрное,
белое,