Затем она вновь поймала его взгляд на своих губах… и Нэрданель вновь отвернулась к скульптурам, но не ранее, чем почувствовала, как зажигается в ней пламя, что было мертво более трех тысячелетий, и сердце ее забилось быстрее под толстым фартуком. Взгляд Нэрданели вновь неумолимо обратился к гостю. Она смотрела на сеть тонких, едва заметных серебристых линий — на его руках и на одной стороне лица и шеи.
Он поймал этот пристальный взгляд.
— Шрамы, — сказал он. — Или то, что от них осталось.
— Говорят, ты был в Ангбанде, — осмелилась спросить она. — Это правда?
— Правда.
— Если больно говорить об этом — не говори.
— Больше не больно. Благодаря Залам Намо… — спокойно ответил он. — Битва при Ламмоте. Меня схватили тогда… и я некоторое время наслаждался гостеприимством Моргота… как долго — точно не знаю. Они перегоняли рабов из одной шахты в другую — и мы сбежали, воспользовавшись шансом. Я разбил свои цепи и убил ими охранников. Ничего героического в этом не было — я был как дикий зверь, чье оружие — зубы и когти. В конце концов, восьмерым из нас удалось сбежать. Еще пятнадцать были убиты.
В глазах его блеснуло удивление — и тень воспоминаний.
— Это кажется таким странным — помнить боль, помнить каждую мелочь… но уже без горечи и ярости. Залы Мандоса я сравнил бы с огромной плавильней, в которой сгорают все шлаки, примеси и загрязнения — и ты выходишь из огня — очистившимся и цельным.
— Но ты все же сохранил это свое имя — Рауко?..
— Отчасти — в память об этом, — он провел по шрамам на своем плече — и иным, не видным под безрукавкой. — Я больше никогда не вернусь к себе — к тому, каким был в годы невинной юности. Да и хлопот с выбором нового имени я не желаю, — он улыбнулся. — Все в Гондолине знали меня как Рауко. Рауко я и останусь.
Она коснулась пальцами металлической поверхности, которую полировала. И поймала себя на желании провести по бледным линиям шрамов на мускулистых руках.
Когда Рог явился в третий раз, ему не нужны были никакие инструменты, и встречи с ее отцом он тоже не искал, — он приехал лишь затем, чтобы взглянуть на Нэрданель и ее скульптуру. От поселения бывших гондотлим на окраине Тириона до дома Махтана было не более часа езды верхом.
Они никогда не говорили о сыновьях ее — или о муже. Ее дети присутствовали в мастерской безмолвно — везде: скульптурная группа, которой он восхитился в первый день; барельеф с изображением Нэльо и Кано на стене; бюсты Курво и Морьо, конная статуя Тьелкормо и мраморное изображение близнецов на столике у окна. Но ничего, что напомнило бы о Пламенном Духе, в мастерской не было. Рог, глядя завороженно, снова обошел вокруг ее скульптуры, — двигаясь все с той же беспокойной звериной грацией. Сейчас сплетение плоскостей и линий выглядело полностью завершенным; гладкие поверхности глянцево сияли, другие, с выраженной фактурой — остались матовыми. Нэрданель сняла фартук и встала рядом с Рогом. Вынула шпильку и позволила огненной гриве упасть и окутать ее до бедер.
— А что ты видишь сейчас?
— Я вижу силу, красоту и грацию, — сказал Рог, делая шаг за шагом и глядя на взмывающие к потолочному фонарю сияющие металлические арки. — Я вижу тени горя и утрат, — продолжил он, снова меняя точку обзора и рассматривая затемненную грубую текстуру деталей. — Я вижу надежду, обретшую крылья, и неукротимую волю.
Затем он взглянул на нее сквозь сплетение металла — на нее, стоящую по другую сторону скульптуры.
«И я вижу желание»
Эти последние слова прозвучали в ее разуме.
Она видела огонь в его зеленых глазах, глазах дикого зверя, и ощущала его жажду, опалившую тонкое лицо с белыми шрамами, протянувшимися от виска к шее, — и знала, что жар, сжигающий сейчас ее тело — не что иное, как желание, которое и он читал в глазах ее и на лице.
Они вошли в ее скульптуру, не сводя друг с друга глаз, и под арками из текучих металлических полос тела их и губы встретились. Нэрданель не думала ни о чем, предпочла не думать, — только пить тепло его губ и нетерпеливого языка; только ощущать, как его руки запутались в ее волосах, ласкают шею, скользят вниз по спине. Каждый ищущий, испытующий, жаждущий поцелуй был наслаждением, — и она наслаждалась, яростно целуя его в ответ с такой же неистовой и опустошающей жаждой.