Утром раненому стало хуже. Нельзя было медлить с врачом ни минуты.
Игорь надел шинель и фуражку, на которой теперь не было ни солдатской кокарды, ни пальмовых веточек гимназического герба, сунул в карман написанное Еленой Ивановной письмо к доктору Потанину и уже собрался уходить, как вдруг во входную дверь постучали.
Игорь насторожился. Кто мог стучаться в такую рань? Он подошел к двери, постоял, послушал. Стук повторился.
— Кто там? — спросил Игорь, стараясь не выдавать своей тревоги.
— Это я-с! — раздался за дверью елейный тенорок Григория Ивановича. — Вынужден побеспокоить по неотложному делу-с! — твердо сказал домовладелец. — Прошу отворить.
Игорь отворил дверь. Даже не взглянув на него, Григорий Иванович, как был, в драповом пальто и в новых калошах, прошел через прихожую в столовую.
Елена Ивановна, измученная ночными тревогами, сидела за столом, пила чай.
— С добрым утречком! — сказал домовладелец, не снимая шапки.
Елена Ивановна ответила ему обычной приветливой улыбкой.
— Здравствуйте, Григорий Иванович! Что это вы так рано? Снимайте ваши доспехи, будем пить чай.
— Мне не до чаю, Елена Ивановна! — В голосе Григория Ивановича прозвучали нотки обиды и укора. — Вы знаете мое уважение к вам… и к Сергею Ильичу покойному…
Он замялся. Елена Ивановна отодвинула чашку с чаем в сторону, сказала спокойно:
— Говорите яснее, Григорий Иванович. И без предисловий.
Домовладелец покосился на Игоря, стоявшего у двери в комнату, где лежал раненый, и решительно объявил:
— У вас в квартире, Елена Ивановна, находится посторонний. Я видел ночью… И вы знаете, что это за человек. Я обязан сообщить о нем властям-с! И хотел бы это сделать также и от вашего имени… чтобы у вас потом не было никаких неприятностей.
— Мама! — Игорь сжал кулаки.
Елена Ивановна строго взглянула на сына.
— Обожди, Игорь! Вы не сделаете этого, Григорий Иванович! — Сказала она страстно. — Вы же верующий человек, христианин, это не по-божьи, то, что вы хотите сделать!
— Нет-с, именно по-божьи, Елена Ивановна! — Григорий Иванович переступил с ноги на ногу, и его новые калоши, как бы подтверждая слова владельца, омерзительно заскрипели. — Ложь, Елена Ивановна, — это наитягчайший грех, по нашему учению. Господь требует, чтобы рабы его всегда говорили правду. Всегда-с!
— Говорить правду — не значит доносить, Григорий Иванович.
— А скрыть правду — это значит осквернить душу ложью, Елена Ивановна!
Из спальни донесся тихий стон раненого.
— Но вас же никто не спрашивает про этого человека! — сказала Елена Ивановна.
— А могут прийти и спросить, — перешел на шепот Григорий Иванович.
— Если придут и спросят, мы скажем, что у нас никого нет, и нам с вами поверят. — Елена Ивановна прижала к груди руки. — Мы спасем человека, Григорий Иванович!
Домовладелец затряс головой:
— Не приму греха лжи на душу свою, Елена Ивановна. Не приму-с!
— Но ведь Евангелие оправдывает ложь во спасение!
Елена Ивановна поднялась из-за стола, подошла к домовладельцу вплотную. Выпятив мокрую нижнюю губу, Григорий Иванович торопливо расстегивал пуговицы пальто. Полез в карман на груди, достал какую-то бумагу.
— У меня нет времени на длинные разговоры, Елена Ивановна, — сказал он, подняв руку с бумагой жестом пророка, возвещающего жестокую истину. — Вот-с приказ полковника Блейша. Тут прямо сказано, что лица, укрывающие у себя большевистских повстанцев, отвечают по законам чрезвычайного положения, объявленного в городе. Я как домовладелец несу ответственность. А как верующий человек, по нашему учению, должо́н пойтить и объявить правду-с!
Игорь взял у него бумагу со следами засохшего клейстера по краям.
«Приказ по городу» был набран в типографии крупным афишным шрифтом. Сразу бросился в глаза 3-й пункт приказа полковника Блейша. Он начинался словами: «Захвачены и расстреляны на месте». Дальше шли незнакомые фамилии расстрелянных, и среди них… Гурьев Ф. Ф.! Это же тот, седой, в железных очках, читавший Игорю в ревкоме пушкинские стихи! Они и его!..
Игорь взглянул на домовладельца. Тот отвел глаза. Пальцы его, застегивающие пуговицы пальто, дрожали.
— Я вас предупредил, Елена Ивановна! — сказал он, застегнувшись наконец. — Теперь… извиняйте, пожалуйста!
Нельзя было допустить, чтобы этот старый кабан ушел!
Игорь бросился в кухню. В углу за печкой стояла отцовская шашка. На этот раз она выдернулась из ножен легко и лихо.
С обнаженным клинком в руке Игорь настиг домовладельца уже в прихожей, схватил его за барашковый воротник нового пальто.