— Серж, правда, я ошень ничего себе…
Капитан, лежа в кровати под одеялом, послал ей воздушный поцелуй. Она послала ему ответный, потом уселась в кресле, положив одну точеную нежно-розовую ножку на другую, и сказала:
— Нашинается ошень серьезный разговор!
— Только, пожалуйста, накинь хоть халатик на себя.
— Почему? Я тебе не нравлюсь такой?
— Очень нравишься, но я не могу вести серьезные разговоры с женщинами, когда они… такие!
Она послушно встала, надела халатик, снова села в кресло, старательно одернув халат на коленях.
— Так хорошо, Серж?
— Прекрасно!
Она сказала уже совсем другим тоном — деловито и просто:
— Какое положение на фронте, Серж?
— Очень плохое. Мы уходим из Крыма.
— Когда?
— На днях. Может быть, послезавтра. Место на транспорте тебе обеспечено.
— А тебе?
— Естественно, тоже.
Опа помолчала. Он тоже молчал.
— Серж, я делаю тебе одно предложение, — взвешивая каждое слово, с той же деловитостью сказала Сюзанна. — Ты поедешь со мной в Париж, ты станешь там… mon mari — мой муженек.
Капитан взял из коробки новую папироску.
— Я тебя ошень люблю… Все дела я буду делать сама, у мьеня есть много l’argent… денег. У мьеня даже в швейцарском банке есть compte, papa оставил на мьеня. Швейцарские банки ошень крепкие, как неприступный бастион… не то что ваши, русские.
— Хорошо! — сказал капитан, бросив папироску в пепельницу. — Ты будешь делать свои дела, а что я буду делать?
— Любить меня! И пожалюста, только не изменяй мне с другими женщинами. Никаких тайных свиданий. Имей в виду, Серж: девиз нашей фирмы: «Дюпре все видит, Дюпре все знает!» — Она погрозила капитану пальчиком и улыбнулась. — Серьезное — все. Теперь давай еще немножечко вместе полежать. — Вскочила с кресла, сбросила с себя халатик и в одно мгновение оказалась рядом с капитаном под одеялом.
С еще большей сумятицей в душе возвращался ночью капитан Караев от Сюзанны к себе домой. Собственно говоря, она предложила ему пойти к ней на содержание! Правда, сделано было это лестное предложение от чистого сердца, но разве суть его от этого меняется?
Однако прежде чем сказать Сюзанне свое «да» или свое «нет», капитану Караеву нужно было самому себе ответить на самый главный вопрос: может ли он, русский военный человек, оставить родину, и, по всей видимости, навсегда?
Врангель в своем обращении к белым офицерам и солдатам, ко всем, кто так или иначе был связан с его крымским режимом, предоставлял каждому решать этот мучительный вопрос согласно внутренней убежденности. Если ты уверен, что большевики тебя не тронут, лучше оставайся — таков был, в подтексте, смысл обращения барона, обусловленный не так его либерализмом, как, скорее, нехваткой эвакуационного тоннажа, находившегося в его распоряжении.
Шагая в ночной тьме — фонари на улицах не горели, — капитан Караев нашел ответ на этот вопрос всех вопросов. Никуда он не поедет, родину не оставит. Баста! Пусть будет что будет! Расстрел так расстрел! Значит, такая судьба. Капитан давно уже стал фаталистом, даже четки — подношение настоятеля белогородского мужского монастыря — носил на запястье левой руки. А вдруг выпадет «чет», как не раз уже выпадал в боевых переделках! Авось вывезет кривая! Куда? Там видно будет!
Сразу стало легче на душе, когда решение было принято. Зашагал быстрее. Вот и поворот на его улицу. На углу подле аптеки горел уличный фонарь, единственный источник жидкого света на всю округу. Дальше черной стеной возвышались деревья городского парка. И вдруг ночное безмолвие гулко разорвал винтовочный выстрел. Еще один! И еще! Мгновенно сработал фронтовой рефлекс — капитан шагнул в сторону, в темноту, вытащил из кобуры наган.
Из лесного мрака на свет аптечного фонаря выбежал человек в кепке, на ногах — солдатские сапоги. Он зажимал правой рукой предплечье левой, видимо, был ранен. Дышал тяжело, прерывисто.
Капитан вышел из темноты на свет, направил револьвер на человека в кепке.
— Стоять на месте!
Человек остановился и сказал тихо:
— Сергей Петрович, господин поручик, здравствуйте! Вот ведь где привелось встретиться!
Силы небесные! Да это же Андрей Прохоров, солдат его роты — с Кавказского фронта. Он спас ему жизнь в одном из скоротечных поисковых боев под Эрзерумом. Поручик по дурной привычке (он не раз получал за нее нагоняй от полковника Закладова), когда водил в атаки свою роту, сам винтовку не брал — обходился одним наганом. Иногда прихватывал стек, что было уже чистым пижонством. В том памятном бою наган как раз и подвел, дал осечку. Турецкий аскер, оскалившись, уже делал выпад, собираясь воткнуть свой штык в живот русского офицера, но вдруг захрипел и грузно повалился на спину. Прохоров, подоспевший на помощь, вовремя расправился с турком своим штыком.