«Всем бывшим офицерам, военным чиновникам и другим чинам белой армии, оставшимся в городе, надлежит явиться на регистрацию в здание женской гимназии… За уклонение от регистрации — расстрел».
С шашкой капитан Караев расстался легко, а вот наган было жалко: сколько раз он его выручал в роковую минуту!
Оружие принимал особист-матрос в фойе бездействующего кинотеатра. От его наметанного глаза не ускользнуло, как изменилось лицо пришельца, когда он, бросив на пол офицерскую шашку, бережно, даже нежно протянул ему на ладони тщательно вычищенный и смазанный пистолет.
— Вы офицер? — спросил особист.
— Офицер!
— Что же не удрали со своими в Турцию?
Опять этот вопрос! Капитан не выдержал и огрызнулся:
— Ваше дело принять у меня оружие, а не допрашивать!
— Это не допрос, а вопрос! Не хотите отвечать — не надо. Явитесь на регистрацию — там с вами обо всем поговорят. По душам. Приказ особого отдела читали?
— Читал!
— Вплоть до последнего пункта?
— Вплоть до последнего!
— То-то! — грозно сказал матрос и обернулся к подошедшей к его столу странной особе неопределенного пола. На плечах — мужское драповое поношенное пальто, на голове — дамская шляпа с нелепым страусовым пером.
— Вам что, господин… мадам?
Особа вытащила из кармана пальто нож для разрезания книжных страниц — изящную безделушку в виде кривого турецкого ятагана с ручкой из слоновой кости, сказала плаксиво:
— Примите, пожалуйста, товарищ комиссар.
Матрос-особист с изумлением посмотрел на ятаганчик, потом перевел взгляд на его владелицу.
— Что это за штуковина?
— Это — холодное оружие. Я его из Петербурга привезла.
Особист взял ятаганчик, потрогал лезвие пальцем, усмехнулся.
— Мне соседи сказали, лучше, говорят, сдайте, Ада Викентьевна, его им… то-есть вам, а то начнутся повальные обыски… как бы вам жизнью не поплатиться за его сокрытие.
— Возьмите, мамаша, свое холодное оружие, — сказал матрос-особист, возвращая особе ее ятаганчик, — и проверьте его действие на своих соседях-провокаторах. Если хоть одного вам удастся им прирезать, приносите, приму с удовольствием.
Широко улыбнулся, сбросив на мгновение всю свою суровость, и сразу помолодел от этой улыбки.
— Ступайте домой, мамаша, и живите спокойно. Привет и уважение — И уже безулыбливо, коротко и жестко бросил капитану: — А вам советую не забывать про последний пункт приказа особого отдела.
На регистрацию приказано было являться с утра с восьми часов. Капитан надел — как перед боем — чистое белье, а запасную пару, шерстяные носки, бритву, флакон с одеколоном, всякую другую мелочь уложил в австрийский солдатский ранец телячьей кожи — подарок приятеля-офицера. Делал все механически, по военной привычке. Остальные свои вещи упаковал в два чемодана — большой и маленький, ручной, — и оставил квартирной хозяйке.
— Вернусь — заберу, не вернусь — возьмите себе, Евгения Карловна. Пригодится!
У входа в здание гимназии стояли часовые с винтовками, штыки примкнуты.
— На регистрацию?
— Так точно!
— Проходите!
Капитан поднялся по широкой лестнице и оказался в широком коридоре, где на скамьях, стульях и на подоконниках сидели явившиеся на регистрацию раньше его чины белой армии. Кто пришел в штатском пальто, кто в шинели без погон и петлиц — по-разному. Лица явившихся выражали самый откровенный страх.
Капитан сел на свободное место на подоконнике. Он понимал состояние всех этих людей. Что может быть хуже такого ожидания неизвестности! Но он понимал и другое: смел не тот, кто никого и ничего не боится, а тот, кто умеет собой владеть в минуту опасности и ее показывает другим, что ему тоже страшно. Старая истина, унаследованная от военных предков.
В коридоре появился писарь — молодой, в очках, с жидкой, как у годуновского дьячка, бороденкой. Он спросил у всех сидевших в коридоре фамилию, имя, отчество, воинское звание. Все это записал в толстую бухгалтерскую книгу и, записав, объявил неожиданно низким протодьяконовским басом:
— На комиссию в учительскую буду вызывать по фамилиям — так что поперек батьки в пекло лезть не надо!
Объявил и удалился со своим гроссбухом под мышкой.
На стульях, скамейках и подоконниках пошел тихий опасливый разговор.
— Там, в учительской, две двери, налево — в кабинет директора, направо — в комнату классных дам. А из тех комнат есть свои выходы на ту сторону, в другой коридор. А оттуда на двор и на улицу.