Машинально стряхивая с волос комочки земли, Миронов тут же обнаружил, что в воронке он не один. Девушка с санитарной сумкой склонилась над мальчонкой лет десяти, чуть в стороне вжимались в сырой, остро пахнущий теплой землей откос еще трое или четверо ребятишек. Рядом с детьми в странноватой позе лежал молодой парень в форме с кубиками младшего лейтенанта на петлицах. Лицо лейтенанта было спокойным и очень бледным. Наверное, тоже раненый, предположил Алексей и скосил взгляд на окровавленного мальчишку.
– Отмучился, – отстраненно и как-то очень буднично сказала девушка и, привалившись к откосу, начала сосредоточенно оттирать землей кровь с ладоней. – Черт, только еще больше измазалась!
– А этот чего? – Лешка тяжело сглотнул и кивнул в сторону лейтенанта, запоздало понимая, чем таким остро-пряным и незнакомым пахло в воронке – свежей кровью, пропитавшей рубашку на животе и штаны мальчонки.
– Да ничего, цел он, – пожала плечами девушка, прислушиваясь к затихающему звуку самолетных моторов. – Вроде уходят… А лейтенант просто сомлел от перевозбуждения и от вида крови. Это ничего – и с крепкими мужиками бывает! Что-то у тебя взгляд нехороший, мутный. Голова кружится, тошнит, нет?
– Да нет, ничего, – Миронов прислушался к себе и неопределенно пожал плечами, – только немного шумит и звенит все.
– Похоже на легкую контузию, – кивнула девушка. – Это пройдет. Ну вот, кажется, и лейтенант наш очухался. Как вы, товарищ командир?
– Нормально я, – буркнул лейтенант, отводя глаза. Тут же исподлобья покосился на Миронова и зло усмехнулся: – Что вылупился? Цирк тебе здесь? Сейчас будет нам цирк – когда на поле убитых считать начнем…
На поле действительно ничего веселого не наблюдалось. Лешка, спотыкаясь, медленно брел к составу, непроизвольно поглядывая на небо: нет – похоже, и правда улетели. Люди выбирались из воронок, отряхивались, осматривали раненых, убитых – и все это проделывалось как-то слишком уж обыденно, привычно, почти без криков и причитаний. Лишь в одном месте Алексей услышал тихий плач – детский. Без особого интереса посмотрел и увидел ребятишек, сгрудившихся около неподвижно лежавшей на земле тетки – той самой, в белом халате.
Женщина лежала вниз лицом в нелепой позе, раскинутыми руками неловко прижимая к себе и прикрывая своих девчонок. На спине женщины вокруг темных дырок краснели расплывчатые, уже начинающие подсыхать пятна. Такие же пятна Миронов увидел и на узеньких девчоночьих спинах.
«Так вот какая смерть бывает», – отстраненно подумал Миронов, не в силах отвести взгляда от некогда белоснежного, а сейчас пропитанного кровью халата. Видимо, немецкий летчик срезал их одной очередью. Просто нажал на гашетку, и все – нет ни доброй тетки, еще вчера кормившей его кашей, ни маленьких девчонок! Ладно, солдаты на фронте друг друга убивают – это еще как-то понятно, а вот этих троих за что?!
До сих пор Алексею пришлось так близко видеть умершего человека лишь один раз – когда восемь лет назад умерла мать. Лешка хорошо помнил длинный гроб и лежавшую в нем женщину с белым и совершенно незнакомым лицом. Мать, как ее помнил Миронов, была веселой и очень красивой. А та – в гробу, в белом платке и с непонятной веревочкой под подбородком… Все было странным, непонятным и таинственным – гроб, какие-то старухи, молчаливый отец и витавшее в душном воздухе слово «поминки»…
– Ее баба Ганя звали, – услышал Лешка за спиной голос медсестры и машинально кивнул. – Там еще шестеро. Надо их как-то похоронить. Поможешь? Лопата, наверное, у машиниста паровоза есть…
– А успеем? Сейчас, думаю, ремонтная бригада приедет. Путь починит, и поезд дальше пойдет.
– Успеем – мы всегда так делаем. Не возить же их с собой – куда и зачем? В воронку поближе к путям уложим и закопаем. Вот так и едем, парень… – вздохнула девушка и, безнадежно махнув рукой, пошла к одной из воронок, куда уже стаскивали трупы.
Миронов подошел к машинисту, с мрачным видом забивавшему деревянные колышки в пулевые пробоины на черном боку паровозного тендера, и попросил лопату.
– В будке возьми, – не прерывая работы, ответил машинист, – только верни, не забудь!
– Колышки – это чтобы вода не ушла, да?
– Да. Без воды паровоз мертвый. Что, разбираешься?
– Отец у меня в депо работает – и такие «Эрки» тоже ремонтирует. И часто вас так? Ну, самолеты…
– Бывает. Неделю назад у меня помощника убило – осколком… Ладно, иди! И про лопату не забудь!
Алексей машинально забрасывал землей кое-как уложенные на дно воронки трупы и размышлял о войне. Еще совсем недавно он был твердо уверен, что война – это всегда что-то невероятно героическое и интересное! Грохочут танки, красивым строем летят самолеты, сверкая шашками, несется кавалерия, лихо пылят и поливают врагов из пулеметов тачанки. И враги, естественно, бегут в страшной панике, бросая винтовки и знамена. А потом всесоюзный староста товарищ Калинин в Кремле награждает отважных красноармейцев орденами и медалями и говорит хорошие слова. И сам товарищ Сталин по-доброму улыбается в усы и хлопает в ладоши, приветствуя героических танкистов, летчиков и славных конников-буденовцев.