Разве не так он думал в детстве, когда ложился спать, полностью укутавшись одеялом, и только тогда зовя маму, что бы она выключила свет в его спальне? Потому что если он выключит свет сам, то может не успеть добежать до кровати. Опять же, он не верил, что даже тогда кто-то выскочит и утащит его, но возможность того, что он почувствует холодные пальцы на своей лодыжке, брали верх над всеми его умозаключениями.
«Но это всего лишь детские страхи», - подумал Антон.
И все же он чувствовал, что боится. Да он знает, что ни под кроватью, ни в шкафу (которого, в общем-то, и нет в его комнате), ни где бы то ни было, никого нет. Монстров нет. Единственные монстры – это люди. Но они не станут хватать тебя, пока ты, выключив свет, бежишь до кровати и с большого расстояния (с которого только можешь допрыгнуть) прыгаешь в нее, моментально прячась под одеяло. Нет, эти монстры спокойно подойдут к тебе, пока ты дрожишь под спасительным одеялом и так же спокойно стянут его с тебя. Некоторым даже не нужно ждать, пока ты окажешься в темноте.
Так что единственные монстры, которые могут существовать, - вполне реальные люди, а не то, чего боятся дети.
Все это он прекрасно знал.
Но только при одной мысли, что нужно выключить свет, прежде чем лечь в кровать, по его спине пробежал холод, а кожа покрылась ледяными мурашками, приподнимая волоски на его руках.
Он перевел взгляд на черноту под кроватью.
«Сколько раз мама заглядывала под нее? – подумал он. – А ведь и в правду, там никого и никогда не было. Ладно, ты был ребенком…»
«Тебе уже не десять лет, Антон», - вдруг вспомнил он мамин голос.
«А сколько же мне тогда было?»
Тьма под кроватью казалась ему пульсирующей.
- Нет, не надо вспоминать.
Но он вспомнил, что тогда ему было четырнадцать.
«Не тот возраст, чтобы бояться», - подумал он и, клацнув выключателем, погружая комнату в полнейшую темноту, в два больших шага запрыгнул на кровать.
Его сердце билось учащенно, отдаваясь болью в груди. Рой мурашек бегал по его загривку, щекоча и покалывая кожу. А дыхание замерло. И, пока он дрожащими руками вытаскивал из-под себя одеяло, он чувствовал, как огромный ком продвигается по его горлу, а к его ноге, с которой он в прыжке скинул тапок, тянется скрюченная холодная рука. А когда он, наконец, забрался под спасительное одеяло с головой, то прислушался, все так же не дыша, ощущая, как сердце бешено колотится в груди.
«Глупость, глупость, глупость, - вертелось в его голове. – Здесь никого и ничего нет. И быть не может!»
Он шумно выдохнул и изголодавшиеся легкие, наконец, втянули в себя свежий воздух, с шумом и деря горло.
«Идиот», - подумал о себе Антон, и провалился в глубокий сон.
2
Сон не желал уходить. Он снова и снова продолжал накатываться словно волны на берег. Где-то в глубине зародилось ощущение, что неоконченный отлив вдруг сменится новой приливной волной. И с каждым накатом она все больше и больше будет забирать реальный песчаный берег, погружая его в иррациональную фантазию на самое дно покрытого тьмой океана.
Сон всегда манил его своими интересными иллюзиями, порой необузданно глупыми, а порой чертовски реалистичными. И иногда хотелось продолжать плыть в этих волнах, даже нырнуть в них с головой и никогда, никогда не всплывать. Но сон – есть сон: забывчивый, приносящий краткие минуты неких ощущений, некоего осадка, порой приятного, порой не утешительного, а порой загадочного и странного.
Но этот сон не манил.
Хотелось вырваться из него. Как можно быстрее всплыть на поверхность его океана и, добравшись до берега, даже не смотреть на отбывающие в отливе волны.
Но песок вновь и вновь продолжал намокать, с каждым напором не желавшего покидать его сна. Вот только берег становился не просто темным от влаги – он багровел, словно океан был из крови. А подсыхая, он становился непроглядно черным, пульсирующим.
Но Антон более не желал этого сна. Он его пугал. Тревожил. Словно забытые детские воспоминания о чем-то плохом, постыдном, невероятно чудовищном. Он пытался гнать от себя эти мысли, эти обрывки ненужного прошлого. Прошлого, которое он когда-то забыл и более не хотел возвращать. Того прошлого, которое не единожды приходило к нему во снах, заставляя просыпаться глубокой ночью от душившего его крика, от сковывавшего грудь ледяного ужаса, и с бешено бьющимся сердцем. В такие темные часы он сидел в постели, хватая ртом воздух, словно утопающий, чудом выкинутый волной на берег, и слушал, как глубоко внутри, с силой ударяясь о ребра, колотиться его вечный не устающий моторчик, гулким эхом отдаваясь в голове. Сидел не шевелясь, надеясь, что не кричал на самом деле, что мирно спящая рядом Катя действительно спит, а не притворяется, застыв без движения, покрытая гусиной кожей, в ужасе от своего мужа.