Однако - вернемся к тексту Деррида, точнее, к тем его фрагментам составленным из штрихов Батая к трагическому портрету Гегеля - которые либо предусмотрительно были выведены им в подстрочные примечания, в маргиналии, либо дезавуированы утверждением, что вся драма имеет прежде всего текстуальный характер , так что деструктивистский разбор соответствий дискурса Батая дискурсу Гегеля мог свободно разворачиваться в разряженном пространстве структурного анализа, полностью очищенном от экзистенциально-трагического пафоса лицедейства Батая: Можно было бы инсценировать также, но мы не будем делать этого здесь, всю историю соответствий Батая различным фигурам Гегеля: того Гегеля, что взял на себя абсолютную разорванность (Hegel, la mort et le sacrifice//Deucalion, 5), того, что подумал, что сходит с ума ( De l existentialisme an primat de l economie //Critique. N 19. 1947). Странно заметить сегодня то, чего не мог знать Кьеркегор: что Гегель до абсолютной идеи познал отказ от субъективности. В принципе, можно было бы вообразить, что в этом отказе подразумевалась концептуальная оппозиция; совсем наоборот. Но факт этот выведен не из философского текста, а из письма к другу, которому он признается, что в течение двух лет думал, что сходит с ума... В некотором смысле эта мимолетная фраза Гегеля обладает такой силой, какой нет во всем протяжном стоне Кьеркегора. Она отнюдь не в меньшей степени, чем этот протяжный стон, дана в существовании - которое трепещет в исступлении... ), того, что между Вольфом и Контом, между тьмой профессоров на этой деревенской свадьбе , которой стала философия, не задается больше ни единым вопросом, тогда как Кьеркегор в одиночку до болей в голове вопрошает ( Le Petit ) того, что к концу своей жизни не ставил больше проблем , твердил свои курсы и играл в карты ; портрету старого Гегеля , перед которым при чтении Феноменологии духа нельзя отделаться от впечатления леденящей завершенности ( De L existencialisme... ). В конце-концов - фигуре Гегеля из Краткого комического резюме ( Краткое комическое резюме . - Гегель, воображаю себе, коснулся предела. Он был еще молод и подумал, что сходит с ума. Воображаю себе даже, что он разрабатывал систему, чтобы увильнуть (несомненно, что и любое завоевание есть дело рук человека, бегущего угрозы). В конце-концов Гегель доходит до удовлетворения, поворачивается спиной к пределу. В нем умирает терзанье. Если ищешь спасения, это еще ничего, но если продолжаешь жить, нельзя быть уверенным, надо продолжать терзаться. Гегель при жизни добился спасения, но убил терзанье, искалечил себя. От него осталось только топорище, современный человек. Но перед тем как искалечить себя он несомненно коснулся предела, познал терзанье: память возвращает его к замеченной бездне - с тем, чтобы уничтожить ее. Система и есть уничтожение // L experience interieure ) ._
Легко проникнуться всей серьезностью отношения Батая к Гегелю: приведенные Деррида штрихи к портрету Гегеля. которые Батай набрасывал в самых разных своих работах, не могут не сложиться в завораживающую картину, с которой взирает на нас не то Гегель, не то Сверхчеловек, не то Бог, не то ... сам Батай. Представив себе необходимость не быть больше отдельным, частным бытием, индивидом, которым он был, но быть всеобщей Идеей - одним словом, представив себе необходимость стать Богом, он почувствовал, что сходит с ума ._