— Завтра я хочу осмотреть квартиру Уолкера.
— Но почему бы нам не сделать это сейчас?
— Дадим ей ночь на размышление. Если она не избавилась от какой-нибудь улики за две недели, она, все равно, о ней не вспомнит. Да я и не ожидаю что-нибудь найти. Все, чем мы располагаем, — подтвержденные ничем слова десятилетнего ребенка. И эксгумация трупа ничего не даст, потому что не было орудия убийства. Смерть Уолкера наступила от естественных причин. И будет отнюдь не самым легким делом на свете доказать, что эти причины кем-то умышленно усилены.
— Если бы хоть один человек видел девочку в универсаме! — убежденно сказал Кроули. — Это наша единственная зацепка, Аб. Наш единственный шанс.
— Мы можем снова расспросить людей завтра. Но я сомневаюсь, достигнем ли мы чего-нибудь. Может быть, завтра нам повезет. Если ударит молния…
— Может быть, — отозвался Кроули.
Левин снова оделся в пальто и отправился домой. Он нарушил свою обычную привычку почитать немного газету, сидя на крыльце, и вместо этого сразу прошел на кухню и стал пить кофе, рассказывая Пегги о том, что ему удалось сделать за день. Она задавала ему вопросы, и он отвечал на них. Некоторые соображения жены Левин мысленно обсудил со всех сторон и отверг их. На протяжении всего вечера они время от времени несколькими словами или замечаниями касались вновь темы разговора, но это ни к чему их не привело. И все-таки оба соглашались в том, что девочке пока ничего не грозит.
Грудной ребенок плакал за стеной, когда в одиннадцать часов они легки в постель. Этот плач не давал Левину некоторое время уснуть, и его мысли вновь и вновь возвращались к обстоятельствам смерти Уолкера. Раз или два он машинально искал рукой сигарету, едва отдавая себе отчет, что он делает. Его сосредоточенность на возможной причастности матери Ами к убийству и беспокойство о безопасности девочки оказались гораздо сильнее, чем болезненная реакция на то, что он бросил курить. И теперь, когда он лежал с открытыми глазами в темноте, мысль о сигаретах даже не приходила ему в голову. Он снова и снова повторял про себя, что сказала мать, что сказала дочь и, устав от этих повторений, погрузился в глубокий сон.
Левин проснулся в холодном поту, внезапно осознав, что знает правду. Как будто она пришла во сне, или кто-то ему нашептал в ухо, пока он спал. Теперь он знал наверняка.
Она убьет ее сегодня и останется безнаказанной. Он знал, как она это сделает и когда, и что не будет никакой возможности ее разоблачить, не будет доказательств, ничего.
Хотя в темной комнате было тепло, он сел в кровати, весь дрожа, и потянулся к ночному столику за сигаретами. Он ощупал лакированную поверхность и, внезапно вспомнив, что не курит, ударил в ярости кулаком по столику. Она останется безнаказанной!
Вот если бы он мог вовремя успеть туда, он остановил бы ее. Если бы вовремя… Левин откинул в сторону одеяло и вылез из постели. Пегги что-то пробормотала во сне и еще глубже уткнулась в подушку. Он тихо собрал свою одежду и на цыпочках вышел из спальни.
Левин зажег свет в гостиной. Настенные часы, висевшие над телевизором, показывали без десяти час ночи. Может быть, еще есть время. Может быть, она все еще ждет, пока жертва уснет. Возможно, не успела подмешать в стакан воды снотворного или что-нибудь пострашнее, чтобы сделать глубокий сон окончательно беспробудным…
Он схватил телефонную книгу и разыскал номер небольшой компании по найму такси, расположенной недалеко от их дома. Левин позвонил и сказал диспетчеру, что ему срочно нужна машина, и тот ответил, что через пять минут она будет у подъезда.
Детектив быстро оделся, затем прошел на кухню, взяв карандаш и бумагу, и оставил Пегги записку: «Я должен отлучиться. Постараюсь скоро вернуться».
Автомобильный сигнал коротко прозвучал снаружи, и Левин немедленно покинул квартиру, погасив за собой свет. Когда он спускался по лестнице, он снова услышал плач ребенка у соседей. Он подумал, что плач навязчиво преследует его, и тут же забыл об этом. У него не было времени размышлять о странностях жизни, таких, как смысл детского плача или курение сигареты, или прерывистость его дыхания, возникшее от спешки, с которой он покидал дом. Он дал адрес водителю — проспект «Парк вест», откинулся на сиденье, когда машина рванулась с места. Левин несколько успокоился от быстрой езды по ночному городу.
Он заплатил четыре доллара, включая чаевые. «Если она все еще жива, то это будет чудо столетия», — подумал Левин и побежал в подъезд и дальше — через холл, к лифтам. И тут он вспомнил звук, который он принял за плач ребенка, когда покидал свою квартиру. — «Нет, это был не плач, — внезапно осознал он, — это звонил телефон. Его телефон».
В отчаянии он сильно нажал на кнопку лифта, и тот медленно стал спускаться с одиннадцатого этажа. «Да, это был не плач, а телефонный звонок!» — вновь сказал себе Левин.
Значит, она уже сделала свое дело. Он опоздал. Он опоздал уже тогда, когда садился в такси…
Лифт открылся, и он, войдя в него, поднялся на четвертый этаж. Левин мысленно даже представил, как звонил телефон, и Пегги, полусонная, взяла трубку. Как звучал голос девочки, испуганный, умоляющий, приглушенный. Да, он опоздал.
Дверь в квартиру 4-а оказалась полуоткрытой, а внутри из-за темноты ничего не было видно. Рука Левина потянулась к бедру, но он слишком спешил. Пистолет остался дома, на журнальном столике в гостиной.
Детектив осторожно перешагнул порог, всматриваясь в темноту. Слабый свет исходил из плафона, подвешенного в холле, освещая часть ковра на полу. Все остальное в квартире было невозможно разглядеть.
Он ощупал стену около двери, нашел выключатель и нажал на него.
Свет в холле погас.
Левин напрягся. Темнота была полной. Что-нибудь подстроено с электрической пробкой? Подложили в нее медную монетку? В этом доме в каждой квартире, очевидно, имелся свои разборный щит. И она знала об этом. Замыкания случались и раньше. И она, очевидно, устроила еще одно.
Но зачем? Для чего это ей нужно?
И телефонный звонок — тот, что он услышал, выходя на улицу. Каким-то образом она подстроила что-то, потому что знала, что Левин направляется сюда, и что ему известна правда.
Он попятился назад к двери. Он понял, что нужно добраться до лифта, спуститься вниз, позвонить в участок. Там найдутся электрические фонари, есть дежурные детективы. Эта темнота не для него, когда он в одиночестве.
Внезапно перед ним появилась страшная рожа — зеленоватая, уставившаяся на него огромными белками глазниц, излучающая холодный свет — гротескное изображение лица дьявола. Левин инстинктивно закричал, слюна страха наполнила его рот, он попятился назад от ужасного видения, врезался спиной в стену. И в этот момент дьявольское изображение исчезло. Он стал ощупывать пространство вокруг себя дрожащими руками, потеряв окончательно ориентацию. Необходимо найти дверь, выбраться отсюда. Она пытается убить его, потому что догадалась, что он знает, и она хочет добить его тем же способом, каким убила Уолкера. Хочет остановить его сердце.
Пронзительный вопль, казалось, разорвал на части барабанные перепонки в его ушах. Громкий, необычайно громкий, увеличенный далеко за пределы человеческого голоса вопль ненависти пронял его до костей, заставил ухватиться руками за стену и прислониться к ней всей дрожащей спиной. Рот его раскрылся, пытаясь наполнить воздухом неподвижную грудь. Сердце Левина конвульсивно забилось, как недостреляное животное. Эхо вопля не успело еще истерзать его сознание, как этот страшный пронзительный звук раздался снова, на этот раз еще громче, вынуждая его тело трепыхать, словно бабочку на иголке.
Он отшатнулся от стены, ослепленный темнотой и страхом, желая только одного, — как можно скорее выбраться отсюда, подальше от этого ужаса. Споткнувшись о мягкое кресло, Левин потерял равновесие, тяжело перевалился и рухнул на пол.
Он лежал на спине, раскинув руки, в своем черном пальто, беззащитный и беспомощный, чуть поджав ноги под себя, пытаясь восстановить дыхание, ни о чем не думая, безумно напуганный, как заяц перед пастью охотничьей собаки. Огненные круги вращались перед его закрытыми глазами, и каждый вздох продирался внутрь, в легкие через почти невыносимую боль в сжатой спазмами гортани. Левин ждал, когда его добьют.