Начались мучения водителя. Что он только не делал, куда не тщился просунуть и загнать руки, даже тощее свое тело! И под колеса, и в моторную часть, под капот... Продувал карбюратор насосом, резиновым шлангом подсасывая бензин, проверял свечи - ничего не получалось.
Столпившиеся вокруг машины солдаты теребили шофера:
- Линник, заводи, перестань колдовать!
- Зажигание проверь!
- Линник, какого дьявола!..
- Да тише, дайте парню мозгами шевельнуть, докумекать!..
Шофер пыхтел, градинки пота на лбу, взмокла на спине гимнастерка. Он готов был вывернуться наизнанку, легче ему было в этот миг с гранатами преградить дорогу чужим танкам, нежели вот так терзать товарищей, лазить под капот, копаться в моторе, выкручивать из гнезда свечи, грязные и масленые, и продувать их, обсасывать губами - не засорились ли?
Некоторые пытались заводной рукояткой прокрутить и завести мотор. До упаду, до изнеможения в плечах крутили, терпели возвратную силу удара этого стержня и снова прокручивали. Не заводилось...
- Давайте эту кобылу на себе толкать. Хоть отгоним вон в лощину, пробасил солдат.
Взялись разом за крылья кабины, а сзади уткнулись плечами в кузов. Деревянный короб прогнулся и захрустел. Никто на это не обратил внимания, - Линник, правь рулем! - и сдвинули, потащили, покатили по неезженой, но все-таки обозначенной дороге.
Верочка не помнит, как они очутились возле переправы и каким образом им удалось отвоевать свое "место под солнцем" и втиснуться на паром. Забившись в угол, она только слышала ругань, брань, перемежаемые ревом вспарывающих воздух самолетов, частой стрельбой и хлопками разрывов.
Ночевали где-то на том берегу, в лесу. Верочка, Тоня, и Линник, и солдаты - все лежали вповалку на полу в коробе машины, посылая благодарение судьбе, которая обошлась с ними вовсе не злодейски!
Костров отыскал их на другой день, под вечер, в сумеречно-угрюмых посадках, у костра, разведенного еще в светлое, дневное время для обогрева. Верочка, увидев Алексея, бросилась к нему, повисла у него на шее, рыдая, и сползла оброненно на землю.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Солдаты из комендантской роты охраны, усиленной загодя по совету Кострова его же прежним батальоном, варили ужин. С ними был Иван Мартынович Гребенников. Сидя на корточках, он подкладывал мелкие полешки и щепу в медленный огонь. Солдаты, которых после Болгарии стали называть не иначе как братушки, были рады угодить полковнику Гребенникову, натащили откуда-то дров, даже приволокли канистру с бензином для розжига, но бензин не понадобился. Дрова помалу клали под котел - большой костер нельзя разжигать. Обволакиваясь дымом, верховодил у костра Нефед Горюнов. Ему помогал и делом и подковырками плутоватый Тубольцев, который во всем хотел перещеголять туляка.
На этот раз Нефед Горюнов явно торопился, боясь, что по какой-либо причине - обстановка сложная и путаная - полковника Гребенникова позовут и ему не удастся отведать супа, печеной картошки. И, глядя, как Нефед подкладывает дрова, стараясь разжечь костер пожарче, Тубольцев не преминул подковырнуть:
- Чего ты кипятишься, как тульский самовар. На медленном огне самая что ни на есть картошка получится, в золу зарывай. А так подгорит корка, и...
- И никто тебя от сажи не узнает, - поддел Нефед и скосил на него глаза.
Нефед сосредоточенно продолжал орудовать то ножом, то деревянным половником. В огромном котле, поставленном на колосники в углублении, вода уже кипела, и самая пора была засыпать концентраты пшена, приправленного салом.
- Друг ситный, чего ты сидишь? - обратился Нефед к Тубольцеву. Концентраты вон в пачках откупоривать надо... Самая твоя должность!
Пшенный суп, или, попросту, кулеш, скоро уплетали за милую душу. Кто-то просил добавки, подставляя котелок. Потом, помешав присыпанную золой картошку, выкатывали палочками, подхватывали в руки и, обжигаясь, перекидывали с ладони на ладонь.
По обыкновению, после еды прилегли отдохнуть: кто на охапку сена, кто, скучая по мягкой домашней постели, довольствовался пока расстеленной плащ-палаткой и камнями вместо подушки.
- Разлеглись, как на перинах! - съязвил Нефед Горюнов.
- Недурно бы и в сам деле под перинами косточки погреть, - встрял, переча ему, Тубольцев, готовый тоже ослабить ремни и прилечь.
- Вы где находитесь? - спросил нечаянно пугающе-громко Гребенников.
Услышав голос начальника политотдела, показавшийся окриком, все разом повскакали: воинская субординация неумолима, даже если с начальником порой и кашу ешь из одного котелка.
- Нет, вы лежите, лежите, - уже мягче проговорил Иван Мартынович. - Я вообще говорю... Где мы находимся, знаете ли?..
- Надо полагать, обложены ихними войсками, - сказал Нефед.
- "Обложены... Обложены..."! - передернул его слова Тубольцев. Заявляй уж напрямую, немец в тыл к нам забредает... А то ведь, ровно красная девица, кокетничаешь.
- Если все время напрямую заявлять, то и соображать совсем перестанешь, - осерчал Нефед. - Непутевый!
- Злиться не надо, не рекомендую, - утешливым тоном проговорил Гребенников. - Я хочу знать, как будем вести себя... Занимать круговую оборону и вести бой или... сдаваться?
- Хм... хм... сдаваться? Да вы шутите чи пугаете нас, товарищ начальник? - послышался тонкий голос из темноты, похоже, солдата-украинца. - Мне батько не велит такое слово в голове держать. Яки воно поганое слово!..
- Можем переждать заваруху, - сказал Тубольцев. - Провизия у нас есть. Концентраты, галеты вон у каждого... Сухари... Кое у кого и колбаса сухая припрятана... А как прояснится...
- Не пойдет, - и тут нашелся что возразить ему Нефед Горюнов. - Одни, стало быть, биться должны, а мы пережидать... Как сурки возле норы... Столбиком стоят и посвистывают, а почуют опасность, юрк в нору... Так вот, немец нынешний, он пужливый, острасткой хочет брать, нахрапом... Наступает, а у самого небось поджилки трясутся.
- Откуда вам знать, товарищ Горюнов, что у немцев поджилки трясутся?
- Визуальным наблюдением доказано, - ответил Горюнов.
- Больно мудрено говоришь, вроде тумана напускаешь, - попрекнул Тубольцев. - Надысь мы наступаем... Ну и колотит пулемет. Залегли мы, а он колотит. Думаем, дурной, что ли: сами на износе, каждый патрон на учете, а он знай себе шпарит в небеса, будто ангелов грешных вознамерился сбивать. Строчит и строчит поверх лежачих. А когда мы сызнова поднялись, пулемет перестал стрелять. Видим, немец крутится вокруг пулемета, как пес на привязи. Ну, взяли его за шкирку; пытаемся оттащить от пулемета - не могли силком оторвать. Его и вправду приковали к пулемету цепью, мол, нет у тебя никакой дороги, окромя одной - могила, умирай на месте, и крышка.