Судили да рядили: кого же поставить? А что, если Митяя? Хозяйская в нем хватка, честнейший человек, к тому же не стал потакать Лукичу, первым восстал против него, на прием в Москву не поколебался поехать.
Услышав свое имя, Митяй сперва не поверил, лупал глазами в полнейшем недоумении, потом, когда всерьез начали обсуждать его кандидатуру, встал, раскланялся всем на четыре стороны:
- Спасибо вам, дорогие мои земляки, за почет. Я бы, ежели помоложе был да грамотой покрепче владел, мог бы, понятно, впрягтись... - При этих словах в зале послышался смешок, но Митяй продолжал свое: - А так скажу: ваш хомут не по мне. Дайте отвод...
- Не прибедняйся, ты же писал докладную, - запротестовал Демьян.
Митяй на это ответил, приложив руку к груди:
- Поверьте, жалобу мы вдвоем сочиняли. Игнат, наивернейший сваток мой, ручкой водил да мозгами шевелил... А я ему помогал... Вот и предлагаю, ежели захотите, ставьте Игната. Поперву и самое важное - не пьет, за бабьими юбками не волочится, имеет на этот счет тоже воздержание, и дюже грамотный... Править артелью сумеет. Ишь как умно докладную сочинил, в саму Москву не стыдно было с нею ехать. Мне бы одному ни в жисть не управиться...
Пока Митяй держал то и дело вызывавшую усмешку речь, секретарь райкома о чем-то пошептался с членами правления, сидящими за столом президиума, и после обратился к залу:
- У кого какое мнение будет по кандидатуре товарища Игната Клокова? Может, отводы есть?
Зал молчал.
- Прошу, товарищи, высказываться, - настаивал секретарь райкома. Смелее выступайте, здесь же все свой...
Зал молчал.
- Ну что ж, как говорят, молчание - знак согласия, так надо понимать?
Лесом рук Игнат Клоков был избран председателем артели.
Уже когда кончилось собрание, секретарь райкома обвел глазами зал, ища Лукича, хотел сказать ему, чтобы завтра же передавал дела, но Лукича и след простыл. Выйдя наружу, Митяй по крупному следу, вдавленному сапогами в снег, догадался, что это след Лукича, и вел он к болотцу, возле которого жила вдовая шинкарка, умевшая приютить мужика и в радости и в горе.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В большом старинном особняке, давно нетопленном, запустело холодном, маршал Жуков, накинув шинель, ходил по цветному паркету, поскрипывая сапогами, и лишь изредка, останавливаясь, косил взгляд на карту, сползающую со стола длинным холстом. Это была карта Берлина, глаза разбегались от бессчетного множества квадратов - строений, улиц и кварталов, превращенных в огнедышащие узлы сопротивления... Жуков пока не занимал себя мыслями об этих сражениях, думы его сейчас были поглощены подступами к Берлину - Зееловскими высотами. Маршал чувствовал, что падение Берлина зависит во многом от того, как скоро удастся сокрушить оборону Зееловских высот. У этих высот фронт словно споткнулся, напоровшись на стену укреплений и огня. Пытавшиеся с ходу атаковать танки не смогли пробить брешь в немецкой обороне; несколько машин было подожжено. И все это - и как танки шли в атаку, и как они жарко и чадно горели - происходило на глазах у командующего. Тогда же, на поле боя, маршал приказал отменить атаку и, ни с кем не попрощавшись, уехал раздосадованный.
Двое суток войска по его заданию вновь производили разведку обороны перед Зееловскими высотами, штабисты из кожи лезли вон, стараясь добыть возможно более точные данные и о системе огня в неприятельской обороне, и о характере укреплений. Все это нанесли на карту, которая теперь лежала перед его глазами, густо испещренная топографическими знаками. И все это придется не сегодня завтра ломать, пробивать бронею, преодолевать штурмующей пехотой... Тяжело... А ничего не поделаешь. Так надо. И как можно скорее. Этого требует стратегическая обстановка, сама жизнь.
Померанская немецкая группировка, угрожающая правому флангу фронта, доставила Жукову уже немало хлопот. Из-за нее застопорилось наступление фронта. А теперь фашистские войска попытаются сдержать на Зееловских высотах. Оглядывая на карте систему обороны - очень густую и плотную, командующий огорченно думал, что прорыв этих высот потребует серьезных усилий. "Серьезных..." - повторил он вслух и мрачно насупился. Присел, шинель сама собою сползла на спинку кресла. Взял огромный цветной карандаш, долго водил по карте, разглядывая высоты, реки, квадраты строений, и возвращал себя опять к мысли о крупных потерях. Надо брать Зееловские высоты как можно скорее, а как? Какими силами? Терять технику и людей - и это теперь, под конец войны? Он, командующий, может приказать войскам идти на прорыв, и они пойдут, прорвут оборону, сломят любые укрепления, но прорыв этот обойдется слишком большой кровью... Нет, в нем говорил голос не только командующего, но и просто человека, отца. Нельзя жертвовать людьми. Надо искать другие пути. Как бы там ни было, а придется взламывать оборону на Зееловских высотах.
Жуков позвонил по аппарату ВЧ правому соседу - маршалу Рокоссовскому, справился, как идут дела, тот обрадованно сообщил, что его фронт сокрушил немецкую группировку в Померании, добивает разрозненные части. "Основные войска уже сегодня двинем вам на помощь, чтобы долбить с севера", - не утерпел добавить Рокоссовский.
"С Померанией покончили, - как бы продолжая телефонный разговор, подумал Жуков. - Боковой удар отведен. Ну а как взломать оборону перед моим фронтом?"
Командующий, будто не веря пометке на карте, провел прямую линию от плацдарма у Зееловских высот до Берлина, вновь смерил линейкой расстояние - около восьмидесяти километров.
- Два, от силы три часа на танке. Один недолгий бросок! - вслух подумал Жуков. Но это короткое расстояние на самом деле потребует много дней, жестокой борьбы. Каждый шаг будет даваться с трудом, потребует много жертв. А он, Жуков, этого не хотел. И цветы на подоконнике, будто забытые кем-то, не то врачом, не то девушкой-поваром, как бы напоминали о весне, о торжествующем начале жизни. Маршал взял пучок цветов - это были подснежники, - понюхал, ощутив их холодноватый запах, запах первой зелени, начала весны. - Нет, лишних жертв надо избежать, очертя голову нельзя лезть. Но что сделать? Что?